Виктор Шилов: Я слишком рано женился

С первых же минут общения с нападающим московского «Динамо» 60-х – 70-х годов прошлого века Виктором Шиловым я попал под столь мощное обаяние этого человека, что заканчивать интервью с ним абсолютно не хотелось Виктор Григорьевич разговаривал со мной так, будто знал меня не один десяток лет. Я готов был слушать его хоть целый день. Тем более что мой собеседник оказался потрясающим рассказчиком. «Ну как, интересно было?» – хитро прищурившись, поинтересовался Шилов по окончании интервью. «Нет слов!» – в восторге ответил я. «А вот если бы мы с тобой за столом посидели, – заявил динамовский ветеран, – я бы еще и не такое рассказал». Кто бы сомневался, Виктор Григорьевич!

 

ДЯДЯ ЛЕВА, БОЦМАН И ЖЕЛТЫЙ МЯЧ

– Виктор Григорьевич, если вернуться в ваше детство, какое воспоминание будет самым ярким?

– Как меня украли в четыре года. Мы со старшей сестрой пошли кататься на санках. Она меня перевела через дорогу, а сама пошла общаться с подружками. В это время ко мне подошла какая-то старушка. Добренькая такая. Дала конфету. А потом говорит: «Хочешь, внучек, я тебе ружье куплю?» Кто же откажется? Она меня посадила на трамвайчик. И мы приехали с ней на Перовский рынок. Бабка завела меня в женский туалет. А на мне были шуба, оренбургская шаль, теплые валенки. Она меня раздела до нижнего белья. И видно, не сумела засунуть меня в дырку, куда нужду справляют. Поставила меня в угол, сказав, что скоро придет. А тогда холодная зима была. На улице минус 30. Хорошо, там какая-то колхозница зашла, увидела меня в углу. Меня закутали в телогрейку и отправили в милицейский участок. Я там до вечера пробыл, пока родители меня по всей Москве искали.

– Ту старушку нашли?

– Не знаю даже. Раньше ведь таких случаев много было. Детей раздевали, убивали. Высматривали, кто без призора остался. После войны тяжелое ведь время было. А на Перовском рынке спекулянты орудовали. Вещи там краденые продавались. Конечно, моей сестре от родителей здорово досталось после той истории. Для меня это был большой стресс. Хорошо, что все так закончилось. Самое интересное, что когда отцу дали квартиру на шоссе Энтузиастов, я в том самом отделении милиции получал паспорт в 16 лет. Как только туда зашел, меня как будто чем-то ударило. Вспомнил всю обстановку, которая была 12 лет назад. Там ничего не изменилось.

– Кем были ваши родители?

– У меня отец – заслуженный металлург Советского Союза. Был награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. Всю жизнь он проработал на заводе «Серп и Молот». А мать с моей бабушкой работали в прачечной. Стирали белье для одного детского дома.

– Сколько детей у них было?

– Трое. Старшая сестра, я и младший брат. Кстати, моя сестра даже побывала в оккупации. Когда немцы подходили к Москве, родители отправили ее вместе с бабушкой в деревню Борисово, под Клином. Там наша родня жила. Думали, что немцы могут Москву разбомбить. А деревня есть деревня. Но через два месяца фашисты как раз туда и вошли. Причем в нашем доме был штаб. Тогда Гальке пятый год шел. И она это помнит до сих пор. Ну а бабушка рассказывала, что их немцы выселили в землянку. Там была печка-буржуйка. Но в мороз она не сильно спасала. Правда, среди оккупантов тоже попадались нормальные люди. Один немец приносил им шоколадки, тушенку. Он их очень полюбил. И когда фрицы собирались отступать, тот к ним пришел, объяснил жестами, чтобы они уходили в лес, а то будет «пух-пух». И на прощанье сказал: «Гитлер капут!» В общей сложности сестра с бабушкой так прожили примерно полтора месяца. Но я это в анкетах никогда не указывал. Иначе меня за границу никто бы не выпустил.

– Насколько я знаю, в детстве вы увлекались футболом, а хоккей вас интересовал в меньшей степени.

– Так и было. Я играл сначала за детскую футбольную команду клуба «Торпедо». А лет в 12 там же стал и хоккеем заниматься. Хотя на коньках я лет с пяти-шести уже катался. Начинал со «снегурок». А потом в нашем доме одной девушке купили «канадки». Я у нее просил их, чтобы покататься. Помню, они были красного цвета и на три размера больше моего. Но я надевал пару теплых носков и шел на каток. Так что с катанием у меня проблем не было. Позже меня пригласил Запрягаев играть за юношескую команду «Крыльев». При этом я продолжал выступать и за «Торпедо».

– А как вы в «Динамо» оказались?

– Однажды ко мне подошел администратор бело-голубых Михаил Леонидович Купфер и сказал, что со мной хочет поговорить Аркадий Иванович Чернышев. «Когда?» – спрашиваю. «Завтра к десяти утра на «Динамо» приезжай», – отвечает Купфер. Я приехал. Познакомился с Чернышевым. Тот говорит: «Я хочу вас пригласить в команду мастеров московского «Динамо». Для меня это, конечно, было очень неожиданно. Но я сразу согласился. И тогда Чернышев говорит: «Пойдем к председателю МГС «Динамо» Дерюгину Льву Евдокимовичу». Я еще тогда подумал, что фамилия эта мне знакома. Заходим в кабинет. «Лев Евдокимович, – говорит Чернышев, – я вот привел вам нового игрока». И тут я выдаю: «Дядя Лев, а вы что здесь делаете?» «Боцман, – обращается ко мне Дерюгин, – а ты что пришел-то? Ты ведь футболист, а не хоккеист?» Аркадий Иванович стоит и ничего не понимает. Какой-то мальчишка называет председателя МГС «дядей Левой». «Адик, ты не удивляйся, – улыбается Дерюгин, – я с этим Боцманом голубей гонял на Даниловском рынке». Дело в том, что я с дочкой Дерюгина в одном классе учился. Часто бывал у них дома. Кстати, у Дерюгина еще брат родной был, Владимир, который и в русский хоккей играл, и в футбол. Так к нему часто приезжали в гости Яшин, Нетто, Иванов, Стрельцов. Они выпьют, посидят, а потом идут на дровяной склад мячик попинать. Ставили Льва Ивановича в «ворота» и колотили. Бывало, мяч перелетал через дровяной склад. А там уже кто-нибудь из нашей компании поджидал. Накрывал мяч ящиком и быстро убегал. А он хороший такой был, желтого цвета. Наши знаменитые футболисты шли искать мяч, но не могли его найти. «Ладно, – говорят, – пойдем еще посидим». А мы тут как тут.

– А почему Дерюгин вас Боцманом прозвал?

– Это моя дворовая кличка. У меня в родне был моряк. Рассказывал мне о том, как он плавал. И я в детстве мечтал быть моряком. А родственник привез мне как-то в подарок бескозырку. Еще мне купили матроску в магазине. Вот так я и ходил везде. Поэтому Боцманом и прозвали.

– После встречи с Дерюгиным вас зачислили в динамовскую команду?

– Да. Мне даже выдали 50 рублей. Попросили расписаться в ведомости. Я еще спросил: «А за что мне?» «Все, – говорит Чернышев, – ты уже игрок «Динамо». Так было положено. А на следующий день Олег Васильевич Толмачев предложил мне съездить с ним на базу в Новогорск, посмотреть, где я теперь буду находиться. Приехали туда, он мне стал все показывать. И тут Аркадий Иванович выходит из своего номера. Толмачев говорит: «Вот, решил молодого взять, показать, какая у нас база». Чернышев пригласил меня к себе. На «Динамо» нам с ним поговорить как следует не удалось. А здесь он стал расспрашивать меня о семье, о том, чем я интересуюсь. Хорошо так поговорили. А напоследок Аркадий Иванович меня спрашивает: «Ты любишь хоккей?» «Да», – отвечаю. «Тогда, – заявляет Чернышев, – ты счастливый человек». Спрашиваю: «Почему?» «Потому что ты будешь заниматься любимым делом да еще за это кое-какие деньги получишь». Умирать буду, не забуду его слова.

«ВСЕМ ТЕПЕРЬ, ЧТО ЛИ, ПИТЬ РАЗРЕШИТЬ?»

– Став игроком московского «Динамо», как быстро вы начали играть за основу?

– Меня, конечно, не сразу начали подпускать к основе. Все-таки из молодежки перейти в команду мастеров... Это земля и небо. Когда мы в Лужниках играли, Чернышев меня всегда раздевал десятым нападающим. И вот идет третий период, команда выигрывает – и трибуны начинают: «Аркадий Иванович, Шилова на лед!» А меня в Москве, признаюсь, народ знал. И Чернышев выпускал меня на две-три сменки. Он старался постепенно вводить игрока в состав. А когда поехали в Сибирь, часть хоккеистов у нас травмировалась, и Аркадий Иванович меня уже выпустил в основном составе. Конечно, среди динамовцев были такие, кто был недоволен моей игрой. То пас не тому отдал, то еще что-то. Помню, в Новосибирске выезжаю из ворот, а там снега по колено. Как здесь пас сделаешь? А в команде у нас в то время играл Валентин Чистов. Он был праворуким. Пас отдавал в любом состоянии. И точно в крюк. Как-то мне Славка Орчаков высказал: «Ты мне не так отдал». А Чистов говорит: «Витюш, никого не слушай. Есть момент – забивай. Они тебя больше уважать будут». Я так и делал.

– Как вас приняла команда?

– Так получилось, что я оказался на тот момент одним молодым в команде. И мне, конечно, поначалу пришлось несладко. У всех кресла в динамовской раздевалке, а у меня стульчик. Около самого выхода. Первый одеваешься, помогаешь рабочим лед чистить. Все выходят, предположим, к десяти, а ты на полчаса раньше. После тренировки пока шайбочки соберешь, пока рывочков пять-десять сделаешь, возвращаешься в раздевалку, а оттуда уже все уходят. Но иначе ты в команде не заиграешь. Через это все молодые игроки проходили. А московское «Динамо» в то время – серьезная фирма была. Там почти все свои воспитанники выступали. Помню, я как-то в гости к Александру Палычу Рагулину пришел. Сидим у него, выпиваем. А в последнее время он шампанское предпочитал и закусывал его изюмом. И вот он говорит: «А ты знаешь, я в «Динамо» приходил, но меня не взяли». «Когда же ты, Палыч, приходил? – спрашиваю. – А когда у вас еще Квасников работал». «Да ладно, – говорю, – быть такого не может». Он начал что-то искать, а потом показывает мне билет «юного динамовца» с его фотокарточкой! «Видишь, – смеется, – я даже был юным динамовцем. Но в «Динамо» меня не взяли».

– Кто больше всех придирался к вам в команде?

– Был такой защитник – Михаил Орехов. Одно время он с Тихоновым в паре играл. Михаил молодых почему-то не любил. Во время тренировки он мог тебе спокойно перчаткой по носу провести или в спину толкнуть. А если ты его вдруг обыграешь, так вообще проходу не давал. Через какое-то время в нашей команде Сашка Сакеев появился. И мы с ним как-то договорились проучить этого товарища. Во время тренировки Орехов подъехал к борту, я на полной скорости в него врезаюсь. У него клюшка в одну сторону, шлем – в другую. А следом еще Сашка подлетает. Тот на пятую точку приземляется. И тут все ребята начинают смеяться. И Аркадий Иванович тоже. Поначалу Орехов кинулся было драться, но его успокоили. После того случая он больше к нам не приставал.

– В «Динамо» вы застали еще играющего Тихонова?

– Когда я пришел в команду, Тихонов уже заканчивал. Потом он стал помощником Чернышева. Виктор Васильевич очень любил с молодежью возиться. Показывал, как надо правильно то или иное действие выполнять. Помню один случай. Мне выдали в команде коньки, и их надо было наточить. А тогда это была очень сложная технология. И вот я стою с этими коньками, не знаю, что и делать. И тут Тихонов ко мне: «Ну что, молодой?» Я ему объяснил ситуацию. А он мне: «Так, иди в подвал и никому не слова». Потому что в команде было не принято, чтобы ветеран точил коньки молодому. Если бы узнали, многие бы осудили. В общем, Виктор Васильевич сам наточил мне коньки. А делал он это просто изумительно. Я, естественно, никому об этом не сказал.

– Я слышал, что у Тихонова были конфликты с динамовскими хоккеистами. Правда?

– Понимаешь, Виктор Васильевич любил дисциплину и не терпел пьянства. Сам-то он вообще не выпивал. На этой почве и случались конфликты. У нас ведь всякое бывало. Приезжаешь в другой город, а там живут, к примеру, родители какого-то хоккеиста. Ну, естественно, он идет к ним в гости. Там выпивал и возвращался в гостиницу уже «хорошим». Тихонов за этим следил. Как-то Володька Киселев, который к нам из ЦСКА перешел, перебрал. С утра раскатка. Киселева не хотят ставить в состав. А у нас Стас Петухов был председателем комсомольской организации. И он говорит: «Аркадий Иванович, это нечестно. Да, он нарушил режим. Но пусть теперь выходит на лед и горбатится». Чернышев говорит: «Если комсомол и команда так решили – пусть играет». А Тихонову такой подход, конечно же, не нравился. Так в итоге Киселев в той игре из шести шайб четыре забросил! После этого Аркадий Иванович пошутил: «Всем теперь, что ли, пить разрешить?» А когда Чернышев уезжал со сборной, Тихонов просто зверел. Гонял нас до седьмого пота. Все думали: быстрее бы Аркадий Иванович приехал.

СТРАШНАЯ АВАРИЯ

– Я слышал, что на динамовскую базу часто приезжали артисты. Кто вам больше всех запомнился?

– Буба Касторский из «Неуловимых мстителей». Он очень много анекдотов знал. Умел их рассказывать. Один раз говорит: «Знаете, какой самый классный одесский анекдот?» «Какой?» – спрашиваем. «Висит объявление у лифта: «Лифт вниз не поднимает». Его как-то Чернышев спросил: «А почему же вместе с вами к нам юные «неуловимые мстители» не приехали? А Буба отвечает: «Аркадий Иванович, вы знаете, в первой серии они еще маленькие были, а во второй уже подросли. За ними девки табунами бегают. Поэтому они сейчас в Сочи жизнью наслаждаются». А однажды к нам знаменитый разведчик Абель приходил, которого обменяли на американского летчика Пауэрса. Он уже тогда седой был. Высокий такой мужчина. Солидный. Абель нам много историй рассказывал. Тогда ведь фильм сняли «Мертвый сезон». И там как раз показывался обмен нашего разведчика на иностранного. А Абель являлся консультантом того фильма. И он говорил, что многое в этом кино было на самом деле. Правда, о своей роли он умалчивал. Все таки какие-то вещи Абель не имел права рассказывать.

– В «Динамо» большую часть карьеры вы провели в тройке с Сакеевым и Мотовиловым. Так сложилось, что оба они трагически погибли. Про Сакеева вообще говорили, что его чуть ли не зарезали и выкинули из поезда.

– На самом деле его никто не выбрасывал. Это потом по Москве всякие слухи поползли. Мол, его за какой-то карточный долг пырнули ножом и выкинули из электрички. Расскажу, как было дело. Мы играли в тот день со «Спартаком». А Сашка к тому времени уже за «Динамо» не выступал. Он в Ташкенте доигрывал. Подъехал я к своему дому. Смотрю, в окнах света нет. Только в прихожке полумрак. Обычно меня жена всегда после хоккея встречала. Захожу в квартиру, а там – никого. А у нас на следующий день был выходной и баня. Я пошел к холодильнику. Там все на месте. И пивко стоит – все как положено. И вдруг я замечаю на холодильнике записку: «Сашка попал под электричку со смертельным исходом. Я Вальку повезла в Салтыковку». Валька – это жена Сакеева. Я, конечно, в шоке. Поискал по своим запасам. Смотрю, горючее у меня еще осталось. Наливаю полный стакан водки. Даже не закусил. Сижу, жду жену. Раньше ведь никаких мобильных телефонов не было. Она приехала под утро. Рассказывала, что у Вальки истерика была. Собиралась с балкона выброситься. На следующий день я поехал по Дмитровскому шоссе в сторону Савеловской дороги. Сашку там нашли. Приехал к дежурному по вокзалу. Захожу туда. Там старший лейтенант сидит. Я представился. Он сказал, что знает меня. А потом спросил: «А Сакеев – это не тот, что с вами играл?» Тот, отвечаю. Лейтенант показал мне запись, которую оставил машинист. Там было написано, что на четвертом километре Савеловской дороги он зацепил прохожего, который шел вдоль железнодорожных путей. И просил посмотреть, что там случилось. Оказалось, что удар пришелся Сашке прямо в висок. Никаких порезов на теле не было. Когда мы его хоронили, я заметил, что у него из виска еще сукровица шла. Когда было вскрытие, оказалось, что он был выпивший. Так что в том случае точно ничего криминального не было.

– А с Мотовиловым что произошло? У него, говорят, рак был?

– Не рак, а плеврит. Отек легких. Сперва левого, а потом и правого. Помню, у него из левого легкого все время воду откачивали. Потом он поехал на осмотр в Швецию. Там сказали, что ему сделают операцию за 25 тысяч долларов. Ему тогда помогли набрать эту сумму. В Швеции сказали, что операция будет через неделю. И Толя попросил отпустить его на это время в Москву. Когда он прилетел в Шереметьево, то стал искать такси. Но не нашел. Попался ему какой-то частник, который готов был его отвезти за 10 долларов на «Сокол». У Мотовилова там квартира была. Но почему-то Толя побоялся ехать с частником. У него с собой барахла было много. Среди прочего два видеомагнитофона и 4 тысячи долларов. Поэтому он позвонил своей гражданской жене и попросил, чтобы она приехала за ним. Та вместе со своей подругой поймали какого-то частника и приехали в Шереметьево. А времени было где-то около часу ночи. И когда они съехали на Ленинградку, столкнулись с встречной машиной лоб в лоб. Гражданская жена Мотовилова только одна и выжила. И то лечилась месяца три. Потом я с ней беседовал на эту тему. Она сказала, что Мотька сидел рядом с водителем. Ее подруга за ним. Когда произошла авария, Толя разговаривал с ней, повернув голову. И когда она очнулась после удара, то увидела, что у него голова только на жилах держалась. Там страшная авария была. Шофер в куски, подружка тоже. Жена еще вспоминала, что они перед этим смеялись и говорили: «Толя, в Швеции тебе новые легкие поставят, будешь еще 50 лет жить!»

ЗАДАНИЕ ТАРАСОВА

– За свою карьеру вы не раз выигрывали серебро и бронзу чемпионата СССР в составе «Динамо». А вот золотой медали вам добыть так и не удалось. Наверное, самый реальный шанс это сделать у вас был в сезоне-1970/71, когда динамовцы больше чем на десять очков оторвались от армейцев. Почему же тогда не удалось стать первыми?

– Знаешь, мы сами виноваты в этом. Мы уверенно лидировали в чемпионате. Думали, что наших игроков будут активно приглашать в первую и вторую сборные СССР. Однако этого не произошло. Да, в первой были Мальцев, Васильев, Давыдов. Во вторую же сборную тогда вызвали только одного динамовского игрока – Володю Юрзинова. И больше никого. Конечно, в команде этого не поняли. Сильно обиделись.

– Обиделись на кого?

– На Чернышева. Мы думали, что он мог бы порекомендовать наших хоккеистов. Но тогда ведь все решал тренерский совет. А там практически одни спартачи были. Что Чернышев мог сделать? Но тогда мы этого не понимали. У нас был перерыв в три недели, когда Чернышев уехал с первой сборной. И мы занимались черт-те чем. Нарушали, в общем, режим. А потом собраться уже не смогли. Когда вернулся Чернышев, он все понял уже на первой тренировке. И сказал: «Пройдет время, и вы будете обижаться только на себя, что не сумели завоевать золотые медали». Так оно и вышло.

– Чернышев действительно сразу все

понял?

– Когда он уезжал – была одна команда, приехал – совершенно другая стала. Если ты три недели позволял себе нарушать режим, как ты можешь потом играть? А в ЦСКА приехало 13 человек с первенства мира. Готовые как бобики. Они как начали носиться. Но самое главное не в этом. Тогда Кулагина сменил Тарасов. И он сразу команде такое устроил! При Кулагине армейцы здорово расслабились. Поэтому и позволили нам уйти в отрыв.

– В 1974 году вы закончили хоккейную карьеру, хотя могли еще выступать. Обиделись на руководство?

– А что обижаться? Тогда ведь 30 лет – это уже как приговор звучало. Тебя подпирали молодые. Надо было обновлять состав. Конечно, раньше обижался, но сейчас я понимаю, что такая уж была система. Когда я закончил играть, я был старшим лейтенантом. И пошел работать в воинскую часть. Начальником по физподготовке. У меня было в подчинении где-то 900 солдат. Я проводил зимние и летние спартакиады по ротам, по взводам. Работы было много. Дослужился в армии до капитана. Но мне это, честно говоря, все надоело. В 1988 году, помню, встретился с Женькой Мишаковым. Тот меня спрашивает: «Ты спортивную пенсию оформил?» А я даже об этом ничего не знал. «А что нужно, чтобы спортивную пенсию получить?» – спрашиваю. А там условия были достаточно жесткими. Нужно было десять лет отыграть в высшей лиге, пять лет быть в пятерке лучших команд и три раза становиться призером чемпионата. И еще надо иметь звание мастера спорта международного класса. А я его получил в 1968 году в Гренобле. Мы тогда динамовской командой ездили на олимпийскую неделю. И обыграли сборные Канады, Чехии и Финляндии. Помню, Тарасов после этого сказал: «Что нам теперь в Гренобле делать, если «Динамо» всех наших соперников обыграло?» В общем, оформил я пенсию. И стал получать 120 рублей. По тем временам это были неплохие деньги. А еще я на стадионе «Молния» подрабатывал. Тренировал хоккейную и футбольную команды. Да и сам за них играл. При этом в части продолжал служить. Тогда буквально разрывался. Домой только к 11 вечера приходил. И весил 86 килограммов. Хотя в хоккейные годы во мне было все 94. Правда, я вскоре из армии уволился.

– Если оглянуться на вашу хоккейную карьеру, как вы ее оцениваете?

– Скажу тебе честно: если бы я следил за собой, то добился бы большего. Я ведь шесть лет за вторую сборную СССР выступал. Был кандидатом в первую сборную. За нее тоже поиграл. С первой сборной три раза мы выезжали в Чехословакию, в ФРГ. Помню, на турнире в Москве, который позже стал именоваться Призом «Известий», нашу сборную разделили на две. Причем они получились смешанными. Например, защитники из второй сборной играли за первую. Мы считались второй сборной, хотя за нас играли Старшинов, Фирсов. Наша команда, кстати, победила Чехословакию, в отличие от первой. В последнем матче турнира мы встречались между собой. Вторую сборную устраивала ничья, чтобы стать первыми на турнире. А нами тогда руководили Егоров с Кострюковым. Мы выигрывали у первой сборной 2:1. В перерыве Егоров заходит в раздевалку и говорит, что мы должны проиграть. «Почему?» – спрашиваем. «А иначе нас всех с работы поснимают. Я получил такую установку из спорткомитета». «Ладно, Кузьмич, сделаем». В итоге 3:5 мы уступили. Самое интересное произошло, когда мы стали премии получать. За первую сборную тогда выступал Володька Брежнев по кличке Гиря. Он стоял передо мной. И получил 46 рублей. А мне выдали 92 целковых. В тот момент Тарасов стоял в дверях. И Брежнев к нему подходит и говорит: «Анатолий Владимирович, а что это молодой столько получил?» А Тарасов ему: «А кто выиграл турнир? Это они чехов победили, а не вы!»

– Вы сказали, что если бы следили за собой, то добились бы большего. Что имеете в виду?

– Я себе очень многое позволял. Прежде всего – рано женился. В 21 год. А ведь это самый расцвет хоккеиста. А у меня сразу заботы появились: жена, ребенок, квартира. Голова не тем была занята. Хоккей отошел на второй план. Помню, мне Чернышев говорил: «Витя, зачем тебе так рано жениться? Вот будет тебе 28–29 лет, тогда делай что хочешь». Но жена тогда уже ждала ребенка. Мы же раньше шустрые были. Мне даже однажды Тарасов сказал: «Вить, знаешь, что тебя сгубило?» «Не знаю», – отвечаю. «Девочки!» А Тарасов, кстати, сам был любителем этих дел.

– А как вообще Тарасов к вам относился?

– Очень хорошо. Он меня уважал. Помню, после тренировки первой сборной в ФРГ ко мне подошел Тарасов и говорит: «Шилов, ты же ж… до потолка доставал». Я тогда действительно в хорошей форме был. Помню один случай. Мы играли с чехами в ФРГ на каком-то турнире. Там у них и Недомански был, и Холик. А мы все считались кандидатами в первую сборную. Пашков у нас в воротах стоял. Руководили нами Егоров, Кострюков и Тарасов. И вот мы за три минуты до конца ведем 3:2. А я тогда играл слева, справа был Сакеев, а Юрзинов – в центре. Это 1966 год. Мы сидим на скамейке, и тут ко мне сзади Тарасов подходит: «Так, Шилов, с Сакеевым поменяйся». Я еще подумал: «Клюшками, что ли, поменяться с ним?» А Тарасов объясняет. «Я тебе разрешаю Иржику засадить со всей силы». А он играл на фланге Сакеева. Я все понял, и когда Иржик в закругление коробки заехал, я на него понесся. Хотел ему клюшкой по животу попасть, чтобы все ребра вытащить. Но промахнулся. Только майку ему на боку разорвал. Тот матч мы в итоге выиграли. После этого нас ждала баня, а потом – банкет. Я, Мишаков, Моисеев, Ионов пошли в баню парить Тарасова. В четыре веника. При этом у Тарасова сердце больное было. Он лег на верхнюю полку. А там в парной градусов, наверное, 120. Мы его хлещем, а он крутится, как колобок, и приговаривает: «Давайте подбавьте еще». А у нас уже руки горят – без перчаток ведь были. И тут мне Женька Мишаков говорит: «Давай по полной его отметелим». И как начали Тарасова лупить со всей силой! А тот: «Вот это хорошо, ребята». Когда мы вышли из бани, Тарасов меня подзывает к себе. «Что, Анатолий Владимирович?» А он мне: «А с заданием-то ты не справился!» И больше ничего не сказал. А я стою и не знаю, что делать теперь. В этом был весь Тарасов.