Александр Андриевский: Надоело ходить на лед через боль

Тренер минского «Динамо» Александр Андриевский еще в начале двухтысячных сам выходил на лед. Тем не менее, лучший хоккеист Белоруссии 20-ого века по версии «Прессбол» называет себя уже «историей». А ведь на «её» страницах и два золота чемпионата СССР в составе бело-голубых...

 

- Давно вспоминали о времени, проведенном в московском «Динамо»?

- Нет, недели три-четыре назад. Смотрел матч Суперсерии 1991 года, когда мы играли в Торонто. Там выступали ребята, которые потом играли в НХЛ, выбились в люди, так сказать, в большой хоккей. А тогда мы все были молодые. Вспомнил былое.

- Кто-то принес запись?

- Нет. Просто мы сидели в тренерской, нашли в Интернете видео игры, решили посмотреть. Приятно было. Там играли молодые Алексей Ковалев, Александр Карповцев, Алексей Жамнов, Сергей Сорокин, можно весь состав перечислять. Кстати, Миша Шталенков, очень спокойный вратарь.  Наверно, единственный такой голкипер, которого я видел. Он практически без эмоций. И по жизни такой же.  А вообще из той команды сейчас я тесно общаюсь с Сергеем Сорокиным, недавно был у него в гостях.

- Многие динамовцы  вспоминают Моисеева, его«зверские» тренировки…

- Ну, Моисеева я зацепил, когда еще приезжал на сборы. Кстати, не заметил каких-то «зверских» тренировок. Но я вам скажу, что тогда в Минске был тренером Владимир Васильевич Крикунов, и, честно, после работы с ним «предсезонку» в московском Динамо я прошел очень легко.

- Валерий Конов в интервью рассказывал про то, как вы играли с переломом носа.

- В данный момент это смешная ситуация. Мне первый раз сломали нос, он был  просто вывернут в сторону. И получилось так, что наш доктор первый раз столкнулся с подобным. Я хотел играть, говорю: «Давай, вправляй». Он сделал это. Было чуть-чуть больно и всё. На следующий день мы поехали к хирургу, тот посмотрел, еще удивился: «А кто тебе нос вправлял?» Я говорю: «Вот, доктор “Динамо”». – «Не может быть», - не поверил профессионал.

- Каспарайтису вроде как семь раз нос ломали. Вам – сколько?

- Раза три-четыре. Кстати, Каспарайтиса я видел недавно. И опять же он играл в том «Динамо». Тогда вообще прекрасный коллектив был. Владимир Владимирович Юрзинов сказал, что это одна из лучших команд в его карьере. Все молодые, всё сообща делали. И выигрывали, что самое интересное.

- Тройка Андриевский - Жамнов – Ломакин результативно играла.

- Первый год. А потом уже у меня менялись партнеры. В принципе, я помню всё. Было конкретное задание от тренера, мы старались его выполнять. Мои партнеры играли в НХЛ, я – нет, то есть с такими ребятами было приятно выходить на лед. Тогда молодой Леша Жамнов себя показывал. Ломакин уже был, земля ему пухом, не сказать, что совсем ветеран, но уже более опытный. Дополняли друг друга.

- Ломакин умер от рака?

- Да. В Америке.

- Большое потрясение для вас?

- Знаете, я не хочу сказать, что это потрясение, но… Не найду сейчас нужного слова. Смерть вообще накладывает отпечаток. Играли-не-играли вместе… У меня друг из Минска... Виктор Карачун. Тоже умер. Тоже от рака, когда выступал в Германии. Осадок остается в душе.

- Были решения, о которых вы жалели?

- Никогда. Да, что-то не получилось. Но сожаления об этом быстро проходили, потому что, по большому счету, все решения принимал я, они были осознанными. Я советовался с женой, но «концовка» оставалась за мной.

- Вы играли на кубке Канады?..

- Не довелось. Я был в расширенном списке. Перед турниром мы сыграли с канадцами товарищеский матч. Я не подошел в состав, и Тихонов меня отправил. А хотелось играть, естественно, поэтому тяжело говорить об этом.

- У вас много времени уходит на то, чтобы перестать  беспокоиться в такие моменты?

- Нет. День-два-три. Я вот только долго места себе не находил, когда не попал на Олимпиады в 1992 году в Альбервиле. Это было, да. Наверно, самое долгое мое переживание.

- Сколько длилось?..

- Под месяц.

- Прилично. Зато в 2002 поучаствовали.

- Да. Только самые радужные впечатления от этого остались. Мы заняли четвертое место, уступили сборной России в матче за «бронзу». Но это на данный момент самый лучший  результат нашей национальной команды. Мы попали в четверку сильнейших, обыграли шведов, которых все сватали в чемпионы. Все так говорили! Мы до сих пор иногда вспоминаем Олимпиаду 2002. Со многими хоккеистами я вообще часто пересекаюсь. Олег Антоненко у меня во дворе живет, Андрей Ковалев мой сосед. С Андреем Мезиным я в одном доме живу. Мы крутимся в хоккейном мире, а Белоруссия не такая большая, как Россия, поэтому через день попадаешь на кого-нибудь из тех игроков.

- Когда сами эмоции от Олмпиады улеглись?

- По приезде в Минск, я думаю. Неделя максимум еще – и всё. Мы вернулись, так сказать, на свои места работы. У каждого начались клубные проблемы. И эмоции потихонечку ушли.

- Как вас в те годы занесло в воскресенский «Химик»?

- У меня закончился контракт с немецким клубом, а Сергей Сорокин тогда как раз был в «Химике», сказал: «Давай, приезжай к нам. Здесь всё нормально, город недалеко от Москвы». И я поехал. У нас была хорошая команда, не получилось, правда, выйти в Суперлигу. Помешали свои нюансы, скажем так. Но время я там провел с пользой для себя.

- В чем она заключалась?

- Как бы помягче сказать… Я посмотрел на структуру клуба, отметил для себя, что можно делать, а что – нельзя.

- Вы могли бы еще поиграть?

- Сейчас? Нет. Совсем другой хоккей уже пошел. Намного быстрее стал, более силового плана. Но последнее – это не проблема для меня. Однако нужна скорость, скорость, скорость.

- Шашов говорит: «Скорости выше, а мысли меньше».

- Это да. Но, опять же, сравнивать то время и это, я считаю, неправильно.

- Вы же относительно недавно закончили, уже в двухтысячные, не в 80-е...

- Последние, мне кажется, вообще брать не стоит. Мне не нравятся сравнения, честно скажу. Как мы играли, как сейчас, как до нас… Различный уровень жизни, то есть, соответственно, и взгляды у хоккеистов тоже разнятся.

- Почему вы завершили карьеру игрока?

- Если честно, то из-за травмы. У меня были проблемы со спиной. Надоело постоянно лечиться, выходить на лед через боль, на уколах. Два матча провел, игру – лечишься, пропускаешь. Не для меня это было.

- В НХЛ у вас всё сложилось не так успешно, как в московском «Динамо»?..

- Я сыграл только один матч. Ну, не срослось, скажем так, у меня в НХЛ. Не получилось. До конца я не осознал всё-таки, что там надо было.

- Сейчас это понимаете?

- Чуть-чуть, уже с высоты прожитых лет.

- Что-то по-другому бы сделали теперь?

- Да.

- Сколько лет вы провели за океаном?

- Два года. Они дали много пищи для размышлений. И после – было легче играть в Европе. В Америке запомнились работа клуба, отношения тренер – игрок.

- Более демократичные?

- Да. Там ты потренировался и после предоставлен сам себе. И в данный момент, считаю, лучшие силы собраны за океаном. Конечно, КХЛ с этим борется, да, прогрессирует. Но пока всё так.

- У вас отношения с игроками поменялись, когда вы стали тренером?

- Конечно, чуть-чуть. Субординация появилась. А в общении за пределами льда такого большого разрыва нет. Я не поменялся в этом плане.

- Знарок говорит, работа тренера неблагодарная.

- Да. Здесь можно привести такой пример: кого первых выгоняют? Не игроков же – тренеров. Но, опять-таки, Владимир Владимирович Юрзинов говорил, что тренера приглашают для того, чтобы потом его снять. И, в конце концов, так оно и происходит.

- Когда Хэнлона отправили в отставку, игроки были немножко в «шоковом» состоянии, по крайней мере, некоторые из них так говорили. Это правда?

- Да. Не то, что в «шоковом»… Просто было много легионеров, и они вообще не понимали, что происходит, почему, как. Честно сказать, я потом анализировал это, на собрании смотрел ребятам в глаза, они у них были пустые…

- А вы сами как себя ощущали в тот момент?

- В принципе, нормально. Но я тогда не думал о себе. У меня мысль была только одна: «Как ребят вывести из этого состояния? Что сделать для того, чтобы они играли, чтобы их глаза горели, не были опустошенными?»

- Тогда в Минске много финнов играло... Если спрошу «Mita kuuluu?», ответите?

- Hyvaa kuuluu – мои дела хорошо. Но по-фински я могу сказать только такие самые простые фразы. Когда был в Финляндии, чуть-чуть говорил. А сейчас уже, конечно, многое забыл. Общения нет.

- Андрей Потайчук четыре года молчал, потом заговорил на финском.

- Я уехал из Финляндии, он еще оставался, в другой клуб перешел. А начинали мы вместе. Там прошли мои лучшие годы. Многое получалось на площадке. Мы стали бронзовыми призерами чемпионата. В целом, там вообще всё было хорошо. И семье нравилось в Финляндии.

- Из ваших знакомых финнов кто-то еще играет?

- Большинство, наверно, закончили карьеру уже. Но вот Ниеминен приехал в «Сибирь». Когда были в Новосибирске, финн шел, мы встретились взглядом, он был немножко удивлен, увидев меня. Поздоровались.

- Когда вы выступали, думали о каких-то действиях своего наставника: «Буду тренером, никогда так не сделаю»?

- Нет. Я тогда не обращал внимания на это. Был игроком, и, честно скажу, большие глобальные вопросы я не отслеживал. Какие тренировки, их направленность – уже в конце карьеры следил. Но какие-то конкретные действия не оценивал. Сейчас – да, вспоминаешь – было.

- Можете что-то привести в пример?

- Вспомнить я могу, говорить – нет. Это будет некорректно по отношению к тренерам, которые со мной работали. И всё тот же Юрзинов говорил, потом еще некоторые: «Никогда не показывай пальцем на других». Я вообще много взял от работы с Юрзиновым.

- Вы сразу определили для себя, что будете тренером?

- Нет. После тридцати, год за годом, иногда сидел, задумывался: «Скоро заканчивать. Что дальше? Чем заниматься?» Когда полжизни в хоккее, более-менее знаешь это дело, выбор определяется сам собой.

- По эмоциям матчи теперь по-другому воспринимаете?

- Да, совсем. Но иногда они захлестывают. И вроде хочется надеть форму, ощутить себя на льду. Однако это происходит всё реже и реже. Думаю, что жизнь тренера уже всё-таки дает о себе знать. Всё потихонечку, ты за бортиком.

- Можете придти домой и начать говорить жене: «Ой, ты видела, я такой пас отдал, как партнер не забил…»?

- У нас в семье не то, что не приняты разговоры о хоккее, но я вообще их не люблю, и жена об этом знает. Зачем переносить всё? Бывает же и позитив, и негатив. Работа – это работа, она остается, но дверь в квартиру открывается и всё. Спасибо жене, она, наверно, выучила или знала уже, в хорошем я расположении духа возвращаюсь после матча или в плохом. Даже когда мы проиграли, я прихожу домой, жена о хоккее ничего не говорит, но находит нужные слова, вернуть меня в жизнь, чтобы я, грубо говоря, не зацикливался на чем-то. Я очень люблю свою семью.

- Большая она у вас?

- У меня трое детей. Все девочки. И уже внучка есть, ей четвертый месяц идет.

- Здорово. О сыне не мечтали?

- Хотел, конечно, тоже. Но как у нас говорят, мальчика-то каждый может. Бог дал девочек. Я доволен.