А ведь, как знать, где бы сейчас была сборная Латвии, если бы не его историческая шайба, заброшенная в 1996 году в ворота сборной Швейцарии, как говорят, "с мясом". Тот гол вывел нашу команду в класс А, где она и "живет" до сих пор. А вот сам Олег с ней попрощался в 1999 году. Причем вовсе не по спортивным показателям…

Он и сейчас, хотя и здорово прихрамывает после повторной операции на колене, готов вернуться в главную команду страны. Может, уже не как игрок, а как тренер. Во всяком случае, к этому он считает себя готовым. И, по-моему, у него есть на то веские основания. Впрочем, обо всем по порядку.Так уж сложилось по жизни, что наш разговор с Олегом разделился на два периода: до операции и после нее. Не сказать, что за те два с половиной месяца, разделявшие наши встречи, он сильно изменился. Нет, он остался самим собой: таким же строгим к себе и другим, прямым. Просто резко изменились обстоятельства, и то, о чем летом говорилось как о далеком будущем, вдруг оказалось — вот оно, рядом.

Здравствуй, новая жизнь!

Тренировки для поддержания спортивной формы в ХК "Рига", которую тренирует уважаемый им Леонид Береснев, неожиданно переросли в сотрудничество. Из игрока Олег стал тренером. Вторым тренером ХК "Рига".

– Сначала я тренировался как бы без задней мысли. Хотя все, конечно, понимали, что это выгодно и мне, и молодым. Потом пошла речь о том, чтобы я поиграл, ведь о проблемах с коленом никто не знал. Но стало невтерпеж, и я сказал: не хочу обманывать, но пока играть не могу…

Это был лучший тренер сборной

Так он говорит о Леониде Бересневе. Что ж, наверное, у каждого хоккеиста на это есть свое мнение. Олег считает так, хотя поработал и с другими корифеями.

– Я ним знаком с 1982 года, как пришел в рижское "Динамо". Играли вместе. А потом он принял сборную. Мне очень нравится, как он работает. Это ведь при Бересневе мы заняли 7-е место в мире.

– Ты считаешь, это только заслуга тренера?

– Нет, и команды, конечно.

– А еще были в твоей жизни Эвалд Грабовский, Харалд Васильев, который и отцепил тебя от сборной. А ведь когда-то вместе играли.

– Может, и обиделся на меня за что-то. Но скорее всего он просто побоялся, что я его задавлю авторитетом. Был бы поумнее… Да он просто недалекий человек

– Недалекий человек, тренер заштатной детской команды и вдруг руководит сборной страны, которая в десятке мирового хоккея.

– Вот-вот. С таким же успехом поставили во главе команды учителя физкультуры (это он о Линдстреме. — Г.Ш.).

– Но у Линдстрема есть достижения на уровне других сборных.

– Там было из кого выбирать. А здесь надо работать. Он думал, у нас тысячи хоккеистов. Из них он выберет лучших и начнет творить дела. Когда он зашел в Межапарке в зал тяжелой атлетики, за голову схватился — на чем мы работаем. А мы эти ржавые железяки ворочаем уже лет двадцать. И ведь кое-чего добивались.

– А с Линдстремом у вас беседы о сборной были?

– Так он про меня ничего толком не знал. Пока Жолток не сказал ему, что я играю не в 4-й лиге Германии, как он думал, а в первой.

– А Юрзинов?

– Великолепный тренер! Это ведь он меня в "Динамо" позвал…

История с географией

– Давно это было. После чемпионата Европы среди юниоров. Я там неплохо сыграл, стал лучшим бомбардиром. Мы стали чемпионами. Вернулся в Челябинск, думал — ну, дорога в высшую лигу открыта. А Цыгуров то выпускал меня играть, то нет. Какие-то эксперименты стал на мне ставить: "канадский шаг" прививать (резинки на обе ноги надевал), пальцы на перчатках сшивал, чтобы одной рукой не играл (была у меня такая привычка). Мы тогда с Сережкой Чудиновым и поругались с ним сильно. А еще меня бесило то, что мои одногодки из сборной уже вовсю играли, а я, лучший бомбардир, сижу на лавке.ЦСКА приглашал, но отец побоялся меня одного отпускать в Москву — те ведь просто пригласили, и все. А позвала Рига — отпустил. Просто дядя Вова (Юрзинов. — Г.Ш.) пришел и сказал: так и так, мол, не волнуйтесь, я за ним послежу. А я хотел играть и больше ничего. Ни о деньгах, ни о зарплате или какой выгоде речь не шла. А потом вечером прилетел в Ригу, а утром меня взяли в армию. Поставили точки над i.

Челябинск ответил на это письмом в Спортивно-техническую комиссию, в котором отметили мою склонность к потреблению алкоголя и то, что я перебил всех ветеранов. СТК за мой переход дисквалифицировала меня на полгода.

– Пришлось служить?

– Со мной поступили очень хорошо. Я тренировался с командой, играл на республиканском чемпионате. А в 1983 году начал и за "Динамо".

Кто старое помянет, тому…

– Был один момент, когда Латвия узнала Знарка не как хоккеиста…

– Ну, об этом писать, наверное, не надо.

– Но ведь не каждый хоккеист награжден еще и медалью нехоккейной.

– Я даже не помню, что это за награда такая. Кажется, медаль "За охрану общественного порядка". И все. Больше о том случае ни слова. Было. Быльем поросло. Сейчас у меня с теми людьми вполне нормальные отношения.

– И все-таки. Столько легенд ходило. "Юрас Перле" еще было живо.

– Мне кажется, я там был в роли громоотвода. Создалось впечатление, что это была милицейская подстава. Тогда из тех, кто был в зале, многие повели себя не по-мужски. А "стояли" только я и отец, спиной к спине. Отцу тогда "розочкой" руку порезали. (Самому Олегу наложили 48 швов. — Г.Ш.). Такой получился день рождения…

Рига — дом родной

– Мой дом — Рига. Хотя это в какой-то мере стечение обстоятельств. Я ведь и думать не смел, что когда-нибудь в ней будут играть. Не пригласили бы сюда, поехал бы в Москву. Тогда ведь это не от меня зависело. Отец так решил, и все.

– Чем же Рига взяла за душу?

– А это и не сразу было. Привык, женился, дети, друзья, знакомые.

У нас ведь как. Сезон заканчивается, все бросаем, летим в Ригу. Уже перед последней игрой все вещи упакованы и лежат в машине. После игры садимся в машину — и в Ригу. Как бы там хорошо ни было, а Германия не для меня. Там все по-другому. Я даже не постригаюсь в Германии. Стригусь здесь, у мастера, которому доверяю. Есть такая Инна в Вецмилгрависе.

Семья — моя крепость

– Кстати, о семье.

– Мои любимые женщины: жена — Илона, старшая дочь — Валерия, младшая — Алиска. Старшая в 9-м классе, а младшая в пятом.

Сегодня я понимаю одно: дороже семьи у меня ничего нет. Есть друзья. Но моя крепость — мои родственники и моя семья. Я им благодарен за то, что они терпели со мной мою жизнь. Они жили и живут моей жизнью. С ними и неудача легче переживается и победы радостнее. Хоккей может закончиться, а семья нет.Живы и родители. Они по-прежнему живут в Челябинске. Видимся не так часто, как хотелось бы. То я туда, то они сюда. А как-то отец в Германию привозил команду из Магнитогорска, которую он тренирует.

Мой отец очень строгий товарищ

– У меня сложилось впечатление, что стержень вашей жизни — ваш отец. Вы часто его упоминаете.

– Начнем с того, что он мой первый тренер и тренер вообще. Он меня на коньки поставил. Он мой авторитет по жизни. Всегда держал меня в ежовых рукавицах. Очень строгий товарищ. Я его уважаю безмерно. У него характер основательный. Мой по сравнению с его… тьфу. Он намного жестче. Может послать любого по-матушке и по-батюшке. Если считает себя правым, ему все равно, кто перед ним сидит. Правду-матку в глаза, и все. Я более отходчивый, чем он.

Я обязательно прислушиваюсь к его советам. Звоню ему, спрашиваю, как сделать это, как поступить там.Когда я еще был играющим, у меня были разговоры с отцом: ну, мол, ты уже не мальчик, в чем ты видишь себя в дальнейшем? Говорю: хочу быть тренером. А он мне: "Ты не сможешь. У тебя характер не такой".

– Не такой жесткий?

– Тут не все просто… Вы понимаете, я его люблю, он меня любит (даже больше, чем младшего брата), но если мы начинали спорить, то все: я на своем, он на своем. Нас только мать может растащить. С ним спорить бесполезно. Если, что — он кулаком по столу… и все.

Сборная страны

Отношения с энхаэловцами у меня хорошие. И внутри сборной отношения друг с другом всегда были нормальные. Даже во времена всей этой писанины в прессе. Были и останутся.

– А гражданину Германии дорога в сборную страны закрыта?

– Так выяснилось, что я в ней даже и с этим паспортом мог играть. Я заигран за сборную Латвии, у меня вид на жительство в Латвии.Все наши хоккеисты в Германии давно с немецкими паспортами. Я последним из легионеров его получил. Все тянул, ждал, что позовут…А мне ведь обещали дать поиграть на Олимпиаде. И Васильев, и Липман. Правда, не сказали кем. Может, игроком, может, вторым тренером…

Хороша страна Германия

– А как ты себя в роли немецкого гражданина чувствуешь?

– Да никак. Ну взял я этот паспорт. Но будущее с Германией я не связываю. Вернусь сюда… гражданином Германии.

– А смысл?

– Пенсия и социальные льготы для семьи.

– Но ведь наверняка предлагали остаться там.

– Предлагали. Играющим тренером в "Ландсберге" (в 28 км от Мюнхена), клубе, где я начинал немецкую карьеру.

– А что не нравится в германской жизни?

– Да не приспособлен я к этой размеренной жизни. У них все слишком тихо и спокойно. Все расписано. Как раньше в "Динамо": подъем во столько-то, завтрак во столько, приезд-отъезд во столько… Надоедает. Да и общения не хватает.

– И вот жизнь поворачивается так, что ты с Германией временно попрощался.

– Может, временно, а может, и насовсем.

– А если дочь через несколько лет скажет: "Папа, ты как хочешь, а я еду в Германию".

– Нормально. Это ее выбор. Чем сможем — поможем, а жить ей. Не буду же я ее за ручку водить до 19 лет. Сам я, например, в Челябу приехал, когда учился в восьмом классе. Из Усть-Катава. Это 400 км от Челябинска. Жил в общаге, на квартире. Спал на раскладушке. Мать не могла оставить работу, отец был в постоянных разъездах со своей футбольной командой. Жил. Ничего страшного. Пятнадцать лет было.

Что сбылось, что не сбылось

– Ясно, что если бы начать сначала, то это снова был хоккей. Может, вот только когда был в Америке на просмотре, надо было там остаться. Надо только было чуточку потерпеть. Пригласили меня в "Бостон Брюинс", но приехал я туда из Финляндии уже после того, как закончились тренировочные лагеря. Да еще без драфта. Играл за фарм-клуб, а потом соскучился по жене и дочке, плюнул на все и вернулся. Теперь уже есть сожаление. А если бы играл в каком-нибудь московском клубе, то и в сборной бы Союза сыграл. Звали ведь. Но я уже привык к Риге, Илону встретил.

Знарок — это характер

Он у Олега очень неуступчивый. Может сказать в глаза, что думает, и за это не раз страдал.

– Ну а если ты не прав, как тогда?

– Нет проблем. Надо только немножко отойти. Остыть. Сам понимаю, что не прав, но есть у меня момент: когда начинаю кипеть, как бы ширма опускается.

– Но вот теперь вы тренируете мужиков. Командуете ими…

– А я всегда ими командовал. Как капитан.

– Что и в немецких клубах капитанили?

– Я был (смеется) черным генералом. Дискомфорта в отношениях с игроками "Риги" нет. Он в другом. Постоянно рвешься на лед показать, как надо играть. Но это потом проходит. Я узнавал. И знаете, у бортика я устаю больше, чем на льду.

О суевериях

– Они есть у всех. У меня, например, есть любимая майка. Она уже давно на ладан дышит, рваная износилась вся. Все равно ее надеваешь, хотя шмоток в команде новых сколько угодно. Немцы смотрят на тебя как на больного: бери, чего не берешь. Бог знает почему это так.

Самая памятная шайба

Олег задумался.

– Есть что вспомнить. Самый первый гол в высшей лиге Союза помню, хотя случилось это 23 года назад. Мне тогда было шестнадцать лет. Тот матч наш "Трактор" проиграл, но единственная шайба была моя. И не кому-нибудь, а Третьяку. Тогда еще на табло мою фамилию неправильно написали: Знарук. Я сижу на лавке, а мне ветераны говорят: "Ничего, ничего. Они быстро научатся твою фамилию писать правильно".

– А шайба в ворота сборной Швейцарии вспоминается?

– Вспоминается. Но тогда радость была оттого, что мы вышли в группу А, и я радовался с командой.

Хоккей, только хоккей

– Жизнь сложная штука. Прижмет, и вагоны пойдешь разгружать. Мужчина должен обеспечивать свою семью. Но, конечно же, свое будущее я хотел бы видеть в хоккее. Есть вот вариант создать свою хоккейную школу… Однако тут уж без человека, который в этом был бы заинтересован, не обойтись. В нее ведь тоже сначала надо вложиться.

– Приходило ли в голову сосчитать, сколько шрамов у тебя?

– У меня все зубы "заново" вставлены, нос три раза ломанный, руки ломанные. Только в этом году три операции были: две на колене, одна на локте. Восемь сотрясений…

– Больше, чем у Линдроса!

– Но играю…

– Хоккейные сны снятся?

– Бывает, играю во сне. Но чаще люблю помечтать. Когда не брали в сборную, мечтал: вот сейчас вызовут в сборную, забью решающую шайбу, вот, мол, я какой…

Человек полагает, а обстоятельства располагают

– Наш разговор летом вертелся вокруг будущего. Вы говорили, что в Германии детям лучше с учебой и будущим, социальные проблемы решаются лучше, — и вдруг такой поворот в судьбе.

– Я рассчитывал на то, что первая операция на колене прошла удачно. И пока не нагружал его, оно меня не беспокоило. Я рассчитывал, что вернусь. Но стоило приступить к тренировкам, как оно разболелось. Поехал в Германию на проверку, и там выяснилось, что придется делать повторную операцию. Ее сделали в конце сентября. Вырезал мениски, хрящи. По сути, у меня там остались одни кости.

– Но это пока не инвалидность, как я понимаю?

– Буду подавать на инвалидность.

– На инвалидность будете подавать…

– …там, в Германии. Если не буду нигде играть, то на те деньги, что зарабатываю здесь, я существовать не смогу. Поэтому поеду в Германию и оформлю там инвалидность. Но после того, как дадут инвалидность, еще можно поиграть. Так практикуется. Я знаю людей, которые так играют. А пока я даже нормально ходить не могу. Столько разрабатываю, а никаких сдвигов.

– А что медики говорят?

– Обычные — что надо заканчивать, ведь если что, то придется менять коленный сустав. А спортивные медики смотрят на это дело с оптимизмом: оклемаешься, разработаешь, подкачаешься, еще поиграешь.

– А есть желание еще поиграть?

– Конечно. 23 года играю, а не наигрался.