Харийс Витолиньш: Последний из династии?

Мой дед Харийс Витолиньш начал играть в хоккей еще до войны. Латышские хоккеисты дважды участвовали в довоенных Олимпиадах. Они были первыми, кто приехал учить советских спортсменов хоккею с шайбой. О дедушке писались большие статьи в Латвии. Он считался одним из лучших защитников в Союзе, умевшим чисто применять силовые приемы. Я помню, в одной газете по кадрам было показано, как мой дед ловит на бедро лучшего игрока СССР Всеволода Боброва. На его примере показывали, как надо чисто выполнять этот силовой прием. Кстати, мой дед мог разбиться в 1950 году вместе с другими латышскими хоккеистами, которых переманили в московский клуб ВВС. Но моя бабушка, у которой уже было двое сыновей, заявила ему перед самым отлетом в Москву: «Либо семья, либо хоккей». Дед выбрал семью. Потом хоккеем стали заниматься мой отец и дядя. А я стал продолжателем династии. Причем главная заслуга в том, что я начал заниматься хоккеем, принадлежит моей бабушке по отцовской линии. Дело в том, что когда я был маленьким, все были заняты делом: дед тренировал, отец играл, мама работала. В общем, ни у кого из них времени на меня особо не хватало. Поэтому за меня взялась бабушка. Она по вечерам таскала меня на футбольные стадионы, на которых заливали лед, и смотрела, где лучше всего играют в хоккей. Потом она мне говорила: «Так, идешь туда и говоришь, что будешь вместе с ними играть». Я же всегда отказывался: «Не пойду, потому что я там никого не знаю». Упирался, в общем, из последних сил. «Тогда пойду я», – заявляла бабушка. Она подходила к собравшимся на катке хоккеистам и говорила: «Вот этот мальчик будет играть с вами». Кто-то пытался возражать. Но с бабушкой спорить было бесполезно: «Я сказала, он будет играть».

В детстве я много катался на коньках. По тем временам я встал на коньки рано: в четыре или пять лет. Поэтому уже позже, завидев меня с бабушкой, многие кричали: «Харийс, иди за нас поиграй». Меня бабушка часто брала с собой и на игры моего отца с дядей. Раньше на Даугаве были открытые стадионы. Там проходили матчи чемпионата. Однажды был момент, когда я не знал, за кого болеть. В одной команде играл мой отец, в другой – дядя, а встречу судил дед. Он ведь еще и судьей работал после завершения карьеры. Поэтому «Судью на мыло!» я точно крикнуть не мог. Да и болеть против отца или дяди мне было как-то неудобно. Любопытно, но моя бабушка даже перед официальной игрой могла подойти к своему сыну и сказать: «Пока идет заливка льда, бери Харийса и учи его правильно кататься». Бабушку мою все боялись. Думаю, и дед ее побаивался. Долгое время бабушка не могла ужиться с моей матерью, поэтому отец приехал жить в квартиру к маме. При всей своей строгости бабушка никогда в жизни не повысила на меня голос. А вот моей младшей сестре от нее доставалось. Возможно, бабушка видела во мне продолжателя хоккейной династии Витолиньшей.

В детстве я коллекционировал клюшки. Нас самом деле коллекцию начал собирать еще дед, а потом это дело продолжил отец. В советское время очень тяжело было достать заграничные клюшки. Практически невозможно. К тому же раньше, например, фирма «Koho» выпускала только одну модель за год. Мне кажется, в Латвии у меня точно была самая большая коллекция клюшек. У меня даже оказалась самая первая клюшка, которая только сошла с конвейера в Латвии. Ее подарили моему отцу. В то время в моей коллекции было 40 клюшек разных фирм. А когда границы в Советском Союзе открылись и можно уже было достать любую клюшку, мне стало не очень интересно заниматься коллекционированием. С этими клюшками у меня в детстве связана одна история. Мы жили в квартире вместе с бабушкой по маминой линии. А клюшки у меня стояли в углу комнаты. И я каждый день их пересчитывал. А у бабушки как-то провалилась кровать. И ей нужна была какая-нибудь палка для подпорки. Она, недолго думая, взяла одну из клюшек, отпилила крюк и починила себе кровать. Когда я вернулся из школы и пересчитал по обыкновению клюшки, сразу заметил недостачу. Сказал об этом отцу. Он говорит: «Да ты, наверное, ошибся. Куда могла клюшка отсюда пропасть?»

Как-то дома я играл с мячиком, который закатился к бабушке под кровать, и увидел пропавшую клюшку. Рассказал об этом отцу, и он тут же к бабушке: «Вы что наделали?!» Она оправдывается: «У меня кровать сломалась, а клюшек-то много». И тут отец взорвался: «Да вы знаете, сколько мне эта клюшка нервов стоила?!».

Когда я играл по молодежке в рижском «Динамо», меня как-то вызвали в основную команду. Сказали, что поеду на сборы с основой. А раньше как было: ты с понедельника по субботу тренируешься, вечером в субботу возвращаешься домой – и воскресенье  у тебя выходной. А с понедельника мы опять ехали на сбор. Помню, у кого-то из моих друзей в субботу был день рождения. Я перед отъездом на сбор сказал ему, что обязательно к нему приеду. А раньше ведь никаких мобильных телефонов не было. Мы на базе жили. Там глухомань. И вот после почти недельных тренировок я еле-еле добираюсь в субботу домой. После обеда ложусь на кровать и просыпаюсь… в воскресенье вечером! Какой там день рождения! Мы проводили по четыре тренировки в день. И делали все, что нам приказывали. Мы тогда не рассуждали как нынешние ребята: «А это нам нужно? Это нам поможет?» Никто ничего не мог оспорить. Конечно, многие из нас подорвали себе здоровье. Ведь раньше никто не делал никаких корректировок с учетом твоих анатомических особенностей. Скажем, нужно было присесть со своим весом 40 раз. Причем приседы эти мы делали чуть ли не попой до пола. И никто не следил, правильно мы выполняем упражнения или нет. Главное выполнить необходимое количество. Помню, сделал я как-то последний присед, и меня всего скрутило. Не тело, а сплошная судорога. Лежу весь скрюченный, а ко мне доктор подходит и начинает иголкой тыкать по всему телу. Незабываемые ощущения. А когда ты приходишь к массажисту и говоришь, что у тебя все болит, он отвечает: «Молодой, может, через пару лет, когда подойдешь, я тебя помассирую».

Я принимал участие в матчах рижского «Динамо» с клубами НХЛ в 1988 году. Причем еще до вылета в Америку у нас начались приключения. В самый последний момент выяснилось, что мы не можем выступать там в своей экипировке. В НХЛ тогда официальным брэндом был признан «ССМ», а мы играли кто в «Bauer», кто в «Jofa». Перед матчами в Америке мы договорились провести одну товарищескую игру во Франции. Прилетели в Москву, и нам в гостинице выдали новую экипировку, начиная от коньков и заканчивая трусами. А ведь к своей форме мы привыкали месяцами. Помню, у нас точильщик ночью в холле гостиницы стал всем точить коньки. Во Франции во время товарищеского матча мы все падали на виражах. После игры везде натирало. В таком состоянии мы отправились на игры с клубами НХЛ. И, считаю, сыграли с ними на одном уровне. Свою единственную шайбу в той серии из семи матчей я забросил «Эдмонтону». В воротах у них стоял лучший на тот момент вратарь НХЛ Грант Фюр. В том матче Юрзинов доверил нашему молодежному звену сыграть даже в концовке встречи. Мы уступили 1:2, но я был счастлив, что сумел забросить шайбу команде НХЛ! Помню, после матча вечером мы с молодыми игроками стояли в холле гостиницы и обсуждали прошедшую игру. И мне ребята говорят: «Ты понимаешь, что ты сделал? Ты забил энхаэловцам гол!» Настроение у всех приподнятое. И тут вдруг мимо нас проходит Воробьев, который был помощником Юрзинова, и говорит мне: «Еще одна такая игра, и ты вообще на лед не выйдешь». У меня в тот момент вообще отпало желание в хоккей играть.

На игры с клубами НХЛ мы приехали вместе с ЦСКА. Вначале они играли, а на следующий день была наша очередь. И вот мы смотрим: в играх с армейцами постоянно происходят драки. Мы думали, что тоже на это попадем. Но за все семь наших матчей, если не ошибаюсь, не произошло ни одной драки! Вообще, в команде рижского «Динамо» всегда были мощные, большие игроки. И мы жестко действовали на площадке. Тем не менее никаких потасовок с нами не возникало. Потом оказалось, что в американской прессе нас сравнивали с «Филадельфией Флайерз» 70-х годов. Так что никто не хотел с нами связываться. Помню, в игре с «Эдмонтоном» я встретил локтем в голову одного канадца. Он упал. Я поехал на две минуты. Но даже после этого никто драться не полез. После той серии прошло, наверное, лет пять. Я оказался в Америке. После тренировки сидим с ребятами из команды в бане. Там же оказался и бывший тафгай из «Эдмонтона», который, как оказалось, принимал участие в игре с Ригой. И вот он меня спрашивает: «А ты выходил тогда на лед в матче с нами?» «Да», – отвечаю. «Представляешь, – говорит он, – мне в той игре какой-то длинный парень локтем в челюсть дал. А наш тренер предупредил, что с этими русскими лучше не связываться: их иногда «замыкает». Поэтому я не стал набрасываться на того парня, хотя в НХЛ сделал бы это моментально». А у этого тафгая одна рука была как две мои. Я ему отвечаю: «Извини, тем длинным парнем, похоже, был я. Спасибо, что не полез на меня, а то бы ты меня убил».

В 1988 году меня задрафтовал «Монреаль Канадиенс». Но отправился в Америку я только в 1992-м. До этого провел еще сезон в рижском «Динамо» (тогда уже ХК «Рига» – прим. ред.). Меня уговорили остаться, сказав, что по завершении чемпионата я получу квартиру и другие блага. Однако руководство клуба обещаний своих не выполнило, заявив, что я должен отыграть еще один сезон. Я отказался. В этот момент появился агент, который предложил мне поехать в Америку. Я стал готовиться к поездке. Но тренироваться с рижским «Динамо» мне запретили. И тогда я стал тренироваться вместе с Артуром Ирбе. Он уже провел сезон в НХЛ и рассказывал, что там очень серьезно относятся к различным нормативам. Особенно к бегу на время. И мы с Артуром через день бегали пять километров на время, что бы как следует подготовиться. А еще тренировались в его доме. Ирбе жил в 16-этажке. С нами, помню, еще Олег Знарок готовился. Его, по-моему, тоже клуб не допустил до тренировок. И вот мы приезжали к Артуру в восемь утра, переодевались у него в квартире и шли выполнять серию упражнений в подъезде. А там дом был так построен, что лифт располагался отдельно от лестничной площадки. И по лестнице никто не ходил. И вот мы с первого этажа на шестнадцатый бегали. Причем мы делали семь серий. Сначала прыжки на одной ноге, потом на другой, боковые прыжки, передние, задние. А последние две серии – рывки на последний этаж. Допустим, первый пробегает четыре этажа и кричит: «Следующий». И так добегали до шестнадцатого. Возвращались тоже своим ходом. Тренировки были изматывающие. Помню, я подъезжал к дому Ирбе в восемь утра и думал: «Опять это мучение».

За «Монреаль» я не сыграл ни одного матча. Когда приехал туда в 1992 году и прошел все сборы, мне объявили, что меня не видят в основном составе. Дело в том, что за год до этого «Монреаль» стал обладателем Кубка Стэнли. А в фарм-клубе делалась ставка на молодых игроков, и держать меня там руководство команды не видело смысла. Мне сказали, что я могу теперь делать все, что хочу. А у меня билеты назад были только через месяц. Мой агент предложил начать здесь с самого низа. Чем месяц заниматься? И получилось так, что я за три недели из низшей лиги дошел до НХЛ. Где-то через неделю моего выступления в CoHL (Colonial Hockey League) ко мне приехали скауты из «Оттавы» и взяли меня в свой фарм-клуб. Правда, там поначалу ко мне отнеслись скептически. Первую игру я провел на трибуне. Во втором матче меня поставили на последние три смены в четвертом звене. И я за это время успел забить гол. На следующую игру я уже выходил в третьем звене. В том матче у меня получилось отдать один или два паса. Через игру меня уже во второе звено поставили. Я две шайбы забил. После этого тренеры ко мне подошли и говорят: «Так, набирай кого хочешь себе в первое звено. Ты будешь делать игру». Получилось, что за девять матчей в фарм-клубе я набрал больше очков, чем их лучший игрок за восемнадцать или девятнадцать встреч. И тут мне звонит агент: «Тебя вызывает «Оттава», хочет поднять наверх». Но из-за того, что я был задрафтован «Монреалем», по закону я должен был провести 25 матчей за фарм-клуб «Оттавы», прежде чем попасть в основную команду. И мой агент сказал: «Не дай бог ты получишь в этих матчах травму. О тебе вообще забудут. Лучший вариант – поехать на полгода в Европу, а на следующий сезон тебя «Оттава» задрафтует». И я уехал в Швейцарию. Доиграл там сезон. И спокойно ждал драфта. Сразу после него мне звонит агент: «Тебя задрафтовали». Я другого, в общем-то, и не ожидал. И тут он добавляет: «Только не «Оттава», а «Виннипег». «Не понял», – говорю. «Да я сам, – отвечает агент, – ничего не понимаю». Оказалось, в «Виннипеге» работал в то время Игорь Куперман. И он заметил меня в играх за фарм-клуб «Оттавы». Игорь посоветовал своим клубным боссам выбрать меня. В результате «Виннипег» взял меня раньше, чем это собиралась сделать «Оттава». Как оказалось, выбор этот сослужил мне плохую службу. За «Виннипег» я сыграл всего восемь матчей в НХЛ. При этом видел, что игроки из фарм-клуба «Оттавы», игравшие при мне в третьем и четвертом звеньях, оказались в основной команде. Но так уж сложилась судьба.

В общей сложности я провел в Америке полтора года. Конечно, за это время со мной случались разные истории. Особенно мне запомнилась драка с Цыплаковым, когда мы оба еще выступали в низшей лиге. Во время игры на площадке возникла потасовка, которая выросла в драку «пять на пять». Помню, я увидел Володю и радостно говорю: «Цыпа, иди-ка сюда». Мы схватились. Но драться не собираемся. Мы же приехали в хоккей играть. Договорились с ним, что будем изображать борьбу, а если вдруг кто-то третий к нам прицепится, тут же падаем на лед. И вот драка в самом разгаре. Все бьются до крови. И вдруг к нам кто-то едет. Мы с Володей тут же падаем на лед и начинаем там валяться, изображая отчаянную схватку. Короче говоря, когда всех разняли, мы увидели следующую картину. Кто-то сплевывает кровь, у кого-то порвана майка, а мы с Цыплаковым… все в снегу. Зато без единой ссадины!
Однажды, когда я играл за фарм-клуб «Виннипега», который территориально располагался в Галифаксе, меня срочно вызвали в первую команду. Из-за травмы одного из хоккеистов основы. В день игры мне выдают билет, и я лечу в Лос-Анджелес. Я пытался выяснить, надолго ли туда отправляюсь, но мне так никто и не сказал. И я в зимних вещах, поскольку в Галифаксе температура минус 30, с баулом и сумками отправляюсь в аэропорт. Лететь до Лос-Анджелеса 8 часов. А там температура уже плюс 30. После прилета я пообедал, часик передохнул и вышел на разминку. И тут мне Билялетдинов, который в то время был одним из тренеров «Виннипега», говорит: «Слушай, у нас с хоккеистом все нормализовалось. Он может играть». И меня даже не раздели на игру. Хотя в команде было 17 человек, а можно было заявлять 18. Я пошел на трибуну смотреть матч. А после него мне дали билет, сказав: «Лети обратно». После той истории у меня вообще отпало желание играть в Америке. И после сезона я уехал в Швейцарию, хотя у меня с «Виннипегом» был контракт на три года. Но я попросил вписать туда пункт, что если буду играть за фарм-клуб, имею право уехать в Европу. И этим воспользовался. В Швейцарии, конечно, платили не такие большие деньги, как в НХЛ, но зато там было совершенно другое отношение к хоккеистам. Я играл там до 2005 года, о чем нисколько не жалею.

После распада Советского Союза сборная Латвии стала играть в группе С.  Причем вначале мы встречались с различными экзотическими сборными типа Австралии, Южной Кореи, Израиля. Нынешним хоккеистам сборной уже никогда не догнать бомбардиров тех лет. Например, сборная Латвии обыграла израильскую национальную дружину со счетом 32:0! Я, правда, в той встрече участия не принимал, потому что на тот чемпионат мира приехал уже на плей-офф, захватив лишь игру с Южной Кореей. В полуфинале мы встречались со сборной Словении. А раньше заявку на матч приносили в команду, чтобы ее подписал тренер. Сборную тогда возглавлял Балдерис. И он подписал заявку, даже не взглянув, все ли игроки включены в состав. И выяснилось, что лучшего на тот момент нападающего сборной Семеряка и лучшего защитника Матыцина не внесли в список. Пришлось играть без них. Мы начали матч, а судья уже на пятой минуте к нам подъезжает и говорит, что такой-то номер не имеет права играть, потому что не внесен в заявку. Хоккеист уходит в раздевалку. Проходит три минуты, у нас убирают еще одного человека. Балдерис стоит на скамейке весь бледный: «Ребят, я не знаю, кого я там подписал». Хорошо, что больше никого с игры не сняли.

У нас в сборной всегда возникали проблемы с журналистами. Они часто писали о команде гадости. И обо мне в том числе. Так получилось, что день рождения у меня 30 апреля. И если после него мы кому-нибудь проигрывали на чемпионате мира, журналисты обязательно писали, что Витолиньш споил всю команду. Но это еще ничего. Был вообще умопомрачительный случай. Мы перед игрой с Южной Кореей должны были проводить раскатку. Корейцы попросили у нас 15 минут нашего времени, поскольку у них возникли какие-то проблемы со льдом. Тренеры сказали: «Берите, конечно. Нам все равно всего полчаса надо». В это время приходят журналисты и видят, что вместо нас на льду тренируется Корея. Что случилось? А у нас в сборной был доктор, который любил пошутить. И он отвечает журналистам: «Как, вы разве не знаете? Мы за три тысячи долларов продали свои 15 минут. Деньги тренеры уже поделили». Все, конечно, посмеялись. А один журналист побежал и тут же настрочил, что в сборной творится черт-те что: тренеры лед продают! Поднялась шумиха. Даже стали звонить из латвийской федерации: «Вы что творите? Лед продаете? Да мы вас всех уволим!» Еле-еле разобрались. Мы старались вообще журналистов близко к гостинице не подпускать.

На чемпионате мира в Питере сборная Латвии сумела обыграть звездную команду России. Для нас, конечно, это было большое событие. Тем более что та игра проходила как раз в День независимости Латвии. Помню, я вышел на тот матч травмированным: у меня связки плеча были надорваны. Но я был капитаном команды и не мог подвести ребят. Мне сделали блокаду, перевязали. Конечно, сборная Россия была однозначно лучше нас по игре. Она создала значительно больше моментов. Но мы все-таки сумели победить 3:2. Естественно, после той победы в раздевалке все радовались как дети. Я помню, мы с собой в Питер взяли охранника, чтобы чувствовать себя поспокойнее. Он был здоровый, занимался то ли каратэ, то ли кикбоксингом. И вдруг в момент нашего празднования в раздевалку заходит человек в фанатском одеянии. Он успел произнести только одно слово: «Ребята!» – и был тут же скручен нашим охранником. И вдруг кто-то говорит: «Это же посол Латвии в России». Наш охранник быстро поставил того на ноги: «Извините, товарищ посол». А тот, по-моему, даже и не понял, что с ним только что произошло.

У меня сейчас растут две дочки. Они с моей женой живут в Швейцарии. Я очень люблю своих девчонок. В последнее время в Латвии в прессе все чаще пишут на тему, прервется ли на мне хоккейная династия Витолиньшей. Что я могу на это сказать? В нашей семье вопрос о рождении сына остается открытым. Мы с женой не такие уж и старые, чтобы сильно переживать по этому поводу. Думаю, времени на раздумья у нас с ней еще достаточно.

Журнал «Территория «Динамо» №1 2011 года
текст: Алексей Карпенко, Владимир Самохин