Вячеслав Орчаков: В трудовой книжке меня записали «спортсменом»

Нападающему московского «Динамо» Вячеславу Орчакову не довелось сыграть за сборную СССР на чемпионатах мира и Олимпиадах. Зато он успел застать на льду всех наших великих хоккеистов, которые с нуля поднимали советский хоккей на небывалую высоту. Орчаков играл против Всеволода Боброва, Евгения Бабича, Виктора Шувалова, Николая Сологубова, Ивана Трегубова, Альфреда Кучевского, Алексея Гурышева, Николая Хлыстова… А еще Вячеслав Владимирович провел 12 сезонов за московское «Динамо», придя в динамовский клуб мальчишкой. «Значит, – смеется Вячеслав Владимирович, – что-то я умел, раз меня столько времени в команде держали!»

 

– Вячеслав Владимирович, вы родились в Москве еще до Второй мировой войны. Какие у вас сохранились воспоминания из раннего детства?

– Они у меня с войной связаны. Мне было года три или четыре, когда мать меня заворачивала в одеяло и несла в бомбоубежище. А еще я помню салют победы. У нас прямо во дворе дома стояли орудия. Вот они и палили в честь окончания войны. Незабываемое зрелище.

– В каком районе Москвы вы жили?

– На улице Расковой. До Петровского парка оттуда минут пять ходьбы.

– Родители были москвичами?

– Мать в Москве родилась, а отец в Можайске. Их, к сожалению, уже нет в живых.

– А кем они работали?

– Отец был летчиком. Работал в транспортной авиации. А мать в свое время закончила ФЗУ (школа фабрично-заводского ученичества – прим. ред.), затем устроилась токарем на военный завод. Там делали снаряды. Мать рассказывала, что в 1942 году завод эвакуировали в город Алапаевск. Но уже через год-полтора мы вернулись обратно.

– Отец воевал?

– Да. Он награжден орденом Отечественной войны, различными медалями. Летал на самолете к партизанам в тыл немцам.

– Дома про войну говорили?

– Бывало. Когда родственники собирались. После того как выпьют, каждый свое вспоминал. Им было что рассказать. Я с открытым ртом слушал.

ПО ТОНКОМУ ЛЬДУ

– Вы жили в коммуналке?

– А где же еще? Я даже не знаю, кто в наше время не в коммуналке жил. У нас была комната. Сначала мы там жили втроем с родителями, а уже в 1948 году нас стало четверо: появилась на свет моя сестренка. Дом у нас был пятиэтажный. Уже позже там достроили еще два этажа. Вначале у нас было дровяное отопление. У всех жильцов имелись сараи, где дрова хранились. Позже стали углем топить. А мы на первом этаже жили. Под нами как раз котельная и располагалась. Когда уголь привозили, его сбрасывали через люк. Приятного мало, конечно. Мы, понятно, закрывали окна. Но это не очень-то и спасало.

– В каком возрасте вы приобщились к спорту?

– Да с самого детства. Я лет с пяти уже стал кататься на коньках. На месте, где сейчас административное здание «Динамо» находится, раньше был пруд. Все ждали, когда он замерзнет. Отец с матерью тоже любили там кататься. Туда со всей округи ходили. У отца были «гаги». Правда, его размер мне не подходил: слишком уж большой был. Поэтому я на «снегурках» катался. Привязывал их к валенкам – и вперед. Хотя лед еще тоненький был. Ты едешь – а он волнами! Как только останавливался – мог запросто по колено провалиться. Там пруд неглубокий был. Загрязненный. Летом в него редко кто залезал искупаться. Но зимой на середине пруда мы старались не останавливаться, там все-таки поглубже было. А уж ближе к берегу встанешь отдохнуть – тут же и проваливался. Ну и сразу бегом домой, чтобы переодеться.

– Ваше поколение обычно приходило в хоккей с шайбой из русского хоккея. Вы не исключение?

– Я-то как раз сразу в хоккей с шайбой пришел. Хотя с русским хоккеем у меня связана одна история. У нас двор был спортивный. Все время играли в футбол, в русский хоккей. Клюшки гнули из железной проволоки. Играли либо теннисным мячом, либо тряпичным. У сараев было место, где взрослые заливали лед. В какую-то из суббот наш двор собрался поиграть в русский хоккей. И меня поставили в ворота. Помню, дали мне большое зимнее пальто с воротником. Во время игры кто-то из наших защитников говорит: «Положи мяч, я его сейчас выбью от ворот». Ну я и положил. А тот как размахнулся клюшкой – и мне рядом с глазом попал. У меня сразу синяк огромный. Я пальто сбросил и домой бежать. Мать меня увидела, запричитала: «Что случилось?» А отец спокойно отреагировал. Сказал только: «Да ладно, у нас, как на собаке, все заживает». Но в школу потом мне неудобно было идти. Все расспрашивали, откуда у меня на лице такой фингал. Думали, что подрался.

– А вы в детстве хулиганом не были?

– Нет. Так, иногда немного безобразничал. У нас рядом с домом овощная база располагалась. И там постоянно грузовики туда-сюда сновали. Ну а мы пацаны молодые – охота прокатиться. Как только машина трогается, ты крючком прицепляешься. И до выезда со двора катишься.

– От шоферов доставалось?

– Нет. Они спокойно к этому относились. Знали, что под машину мы попасть не можем. Да мы старались им на глаза не попадаться. За задний борт зацепишься, нас и не видно.

БАЙКОВЫЕ ШТАНЫ В «ШАШЕЧКУ»

– Почему вы увлеклись хоккеем с шайбой?

– Попал в компанию ребят, которым нравился этот вид спорта. Я дружил с Володькой Мальцевым. Мы с ним оба 1938 года рождения. Он у нас хоккеем заправлял. Мы часто играли с ребятами из дома напротив. Там было пять подъездов. В центральном подъезде сидела женщина – их сейчас консьержками называют – и спрашивала нас строго: «Куда вы идете?» А ребята из этого дома у себя заливали каток. И предупреждали ее, что наша команда может к ним прийти играть. Так мы и играли друг с другом: то мы к ним, то они к нам. Мы, правда, их все время обыгрывали.

– А какая у вас тогда экипировка была?

– Да какая там экипировка?! Книжки да журналы. Накрутишь их, согнешь, прислонишь к ноге и плотно привязываешь. Получалось что-то вроде щитков. Когда шайбой попадало, мало не казалось. Да о чем говорить, если даже в команде мастеров играли не пойми в чем. Щитки у всех были одноплановые – фибровые. Подлокотники самые простые. Раковина. Байковые трусы в «шашечку». В каждой такой «шашечке» находился кусочек фибры. Помню, играли в Сокольниках, когда там уже вода стояла. И трусы у нас намокали. А фибра, когда потом высыхала, деформировалась. Угол «шашечки» загибался внутрь и впивался в тело. Играешь и думаешь, что там тебя колет, как иголкой. Пока все эти «шашечки» не переберешь, колоть не перестанет. Если сейчас показать те трусы современным хоккеистам, думаю, была бы немая сцена. Они просто бы не поверили, что в этом можно играть. Я уже молчу про вратарей, у которых не было масок. Помню, когда я пришел в команду мастеров «Динамо» в 1956 году на первую тренировку, то сразу понял, кто здесь вратарь. У Сашки Осмоловского все лицо было в шрамах.

– Вы сказали, что в команду мастеров «Динамо» попали в 1956 году. А как вообще оказались в динамовском клубе?

– Володька Мальцев, о котором я уже рассказывал, каким-то образом узнал, что в «Динамо» проводится набор. И позвал меня с собой. Отбором мальчишек тогда занимался Николай Медведев (хоккеист московского «Динамо», первый чемпион СССР по хоккею с шайбой – прим. ред.). В тот день пришло очень много пацанов. Все вышли на площадку и стали кататься по кругу. Медведев за нами наблюдал и тем, кого «забраковывал», говорил: «За борт». Я раз упал, потом еще. И Медведев мне заявил: «Третий раз упадешь – можешь уходить». Но я каким-то образом удержался. Хотя могу, не хвастаясь, сказать, что на коньках катался неплохо.

– А почему падали-то тогда?

– Да потому что коньки были тупые. Мы ведь сами их точили. Без станка. Напильником поводишь кое-как. Я, кстати, хочу отдать должное тем специалистам, которые заливали раньше лед на «Динамо». Поля здесь были – как зеркало. На тупых коньках делать нечего. Обязательно упадешь. Но меня все-таки в «Динамо» приняли. И Володьку Мальцева тоже. Он, правда, потом в «Спартак» ушел. Позже выходил в одном звене с Майоровыми.

– А вы из «Динамо» не думали уходить?

– Было дело. Я тогда еще в школе учился. В десятом классе. Тренировался я в то время в молодежной команде «Динамо». А тут ко мне Николай Семенович Эпштейн подошел. Представился и сказал, что хочет меня взять в «Химик». Ну я и согласился. Стал тренироваться с основой на ВДНХ. «Химик» тогда проводил тренировки на стадионе имени Мягкова. Но я там недолго пробыл: недели полторы-две – пока до динамовского начальства это не дошло. Там думали, что, может, я заболел, поэтому и перестал на тренировки приходить. А как узнали, сразу ко мне домой приехали. Был такой Владимир Георгиевич Щербов, который в Москве за хоккей отвечал. Он моим родителям стал объяснять, что в основную команду «Динамо» меня не брали, потому что хотели, чтобы я спокойно закончил десятый класс. Передал им, что меня ждут в «Динамо».

– Что родители вам посоветовали?

– Мать вообще в эти дела не лезла, а отец сказал: «Слав, тебе решать». Правда, добавил, что «Динамо» все-таки ближе территориально находится. Вот и все советы. Я и пошел в «Динамо». Там мне сказали, что берут меня в команду мастеров.

ГАЛСТУК ОТ ТИХОНОВА

– Какую ставку вам в «Динамо» дали?

– Я уж не помню, какие тогда деньги-то были. По-моему, 1200 рублей. Мне сказа

ли, что меня оформят инструктором по спорту в воинской части. Она находилась в районе Богородское. Туда надо было от Сокольников ехать на трамвае. И вот я поехал оформляться. А там служил старший брат Стаса Петухова. Он меня встретил и отвел в комнату, где все оформляют. Там сидели солдаты, у которых почерк получше, и заполняли трудовые. И вот подошла моя очередь. Когда солдат писал мою специальность, кто-то зашел и, увидев меня, сказал: «А, спортсмен». И солдат, недолго думая, именно это и написал в трудовую. Так что с 1956 года я стал профессиональным спортсменом (смеется).

– Помните свою первую игру в составе «Динамо»?

– Да. Это было в 1956 году в игре с «Буревестником». Уже в конце сезона. Меня Аркадий Иванович решил попробовать. Я тогда всю игру отыграл. Волновался, конечно. Вышел в одной тройке с Сашкой Солдатенковым и, по-моему, с Александром Николаевичем Уваровым. Мне вообще повезло в хоккее. Я ведь застал еще всю плеяду старых динамовцев. И играл против всех наших знаменитых хоккеистов.

– И против Боброва?

– Конечно. Он как раз свой последний сезон проводил.

– И каким вам Бобров запомнился?

– Как правильно сказать, даже не знаю... Во всяком случае, Всеволод Михайлович выделялся среди всех. Для того времени у него была отличная техника. Да раньше вообще много хороших хоккеистов было. Тот же Гурышев из «Крыльев». Высокий такой мужчина был. Хорошо бросал, забивал много. Или, например, Бычков… Вообще не хочется сейчас фамилии называть. Потому что кого-то забудешь, не так поймут. Много было хороших игроков.

– Вы же поиграли и против Сологубова с Трегубовым?

– Да. Сильные защитники.

– Тяжело было играть против них?

– По молодости, я вам скажу, без разницы, против кого играть. Самое главное – желание было. Хотелось чего-то добиться. Чтобы в команде тебя оставили. Чтобы нормально относились в коллективе. Поэтому на соперников старался не обращать внимания. Играют же люди, а не имена, правильно?

– Как вас приняли в команде мастеров?

– Нормально. Никто не придирался. Я как будто в команде все время был. Конечно, когда новый человек приходит в коллектив, есть какая-то натянутость. Но постепенно все налаживается.

– А кто вам помогал на первых порах?

– Виктор Тихонов. Однажды он мне даже свой галстук подарил. А дело было так. Я учился в институте физкультуры на дневном отделении и отпрашивался иногда на занятия у Чернышева. А когда Аркадия Ивановича не было, то у Тихонова. И вот мы возвращались как-то из поездки в ФРГ. И мне Виктор говорит: «Ты же студент. Тебе надо выглядеть соответственно. Галстук надень». А у меня-то и галстука никогда не было. Тогда Тихонов пригласил к себе домой. Мы приехали к нему, там он мне и вручил галстук, который из ФРГ привез. Позже я пытался его отдать Тихонову, но Виктор не захотел забирать. Так тот галстук до сих пор у меня дома и висит.

«ВОДКА-ТО МЕШАЕТ?»

– Мне недавно про вас одну историю рассказали. Как-то Чернышев вернулся из сборной в «Динамо». Аркадий Иванович зашел в раздевалку и спрашивает у ребят: «Ну как у вас дела?» Все молчат. И вдруг Орчаков говорит: «А у вас?» Было такое?

– Если честно, что-то не припоминаю. Я вам другую историю могу рассказать. По-моему, мы в Пермь собирались ехать. Это было как раз 31 декабря. Я пришел к динамовскому автобусу раньше назначенного срока и решил к родителям заскочить, пока время было. А там уже Новый год собрались праздновать все родственники. Ну я и выпил вместе с ними. Спирт-то дома всегда был. А меня еще родственники подзуживали: «Ты ведь здоровый парень, что тебе будет-то от нескольких рюмок?» И чего-то я, наверное, не рассчитал. По крайней мере было по мне заметно, что я выпивший. Пришел после этого в динамовскую раздевалку вещи собирать. Тут Чернышев меня и увидел. И матом мне: «Давай отсюда на ...» Я огрызнулся, повернулся и пошел. Ребята меня через сто метров догнали. «Возвращайся назад», – говорят. Чернышев-то на эмоциях мне высказал все, а потом спохватился: «Идите, остановите его». А я обиженный стою: «А что он меня посылает?» Подумаешь, преступление какое! Тем более что в Перми команда была слабенькая. А играть мы с ней должны были только 2 января. Я, конечно, вернулся в команду. И Чернышев поставил меня на ту игру.

– И как вы сыграли?

– Я в том матче вышел один на один и не забил. Мне потом Чернышев сказал: «Ну что, водка-то мешает?»

– О вашем поколении рассказывают много интересных историй, связанных с выпивкой. Некоторые хоккеисты умудрялись даже во время перерыва официального матча «принимать на грудь».

– Это я считаю уже кощунством. Понимаете, выпить стакан водки и пойти играть в хоккей могли все. Мужики-то здоровые. Но для чего пить-то? Что это дает? Я еще понимаю людей, когда они приходили на тренировку с тяжелой головой. Выпьешь перед занятием, тебе легче станет. Можно уже и бегать. Но это ведь тренировка. Бывало, что и тренер ничего не замечал. Но это, конечно, были единичные случаи. А так, вне хоккея, конечно, многие выпивали. В этом ничего преступного не было.

– А каким вам запомнился Аркадий Иванович?

– Нормальный мужик. Человечный. Хотя он мог и наорать на игроков, да с матерком. Но это нормально воспринималось. В мужском коллективе как без мата обойтись? Это с женщинами надо быть более деликатными. Я помню, как мне Женя Гомельский, наш знаменитый баскетбольный тренер, рассказывал про свою работу. А мы жили с ним в одном доме. «Слав, – говорит, – знаешь, как тяжело с бабами работать. Матом выругаться нельзя. Но иногда до того доводят, что уже и сил никаких нет. Мужикам бы матом все выложил, все бы поняли сразу. А с женщинами надо изощряться, нужные слова искать. А они, как назло, на ум не приходят в экстремальный момент».

ИЗ ХОККЕИСТОВ В ПЕЧАТНИКИ

– Вы играли за «Динамо» до 1968 года. Почему ушли из клуба?

– В наше время не ты уходил, а тебя «уходили». Тогда к тридцати годам уже всех старались отправить «на заслуженный отдых». У нас в команде играл знаменитый хоккеист Юрий Николаевич Крылов. Он меня намного старше был. И как-то мы выступали в Лужниках, в закрытом дворце. А на открытых катках Крылов зимой играл в шапочке. А тут он и перед игрой во дворце ее надевает. Ему кто-то из ребят говорит: «Кюн, зачем тебе шапочка?» (Его так называли в команде по первым буквам фамилии, имени и отчества.) И Юрий Николаевич отвечает: «Да говорят, сегодня правительство будет на хоккее. Увидят сверху лысину, спросят: что это у вас в команде лысые играют? И завтра же меня из «Динамо» выгонят».

– Сейчас хоккеистам проще, у них шлем все прикрывает.

– Это точно. Я, кстати, до последнего без шлема играл. Неудобно было. Но когда уже в приказном порядке всех заставили выходить в шлеме, пришлось подчиниться. Поначалу, правда, не узнавали друг друга (смеется). Они же раньше такие допотопные были. Это сейчас все красиво, современно. Я уж не говорю про старые клюшки. Иногда шайбу принимаешь, а крюк отвалился. Вот так и играли.

– Так как вас все-таки «уходили» из «Динамо»?

– Чернышев стал привлекать молодых ребят. А меня то ставили на игру, то нет. Больше штаны просиживал. Я вообще-то никогда резко не выступал, но однажды не выдержал. Аркадий Иванович в очередной раз сказал мне раздеваться на игру. А я ему: «Не буду». Если играть – это одно дело. А просто сидеть на лавке мне уже надоело. Что я – мальчик какой-то?

– А Чернышев как отреагировал?

– Он мне ничего не сказал. Но я понял, что в «Динамо» мои дни сочтены. У нас было итоговое собрание. А мы с Володькой Юрзиновым жили в одном доме. И я ему сказал: «Ну все, сейчас мне приговор объявят». Проходит собрание. И мне никто ничего не объявил. Юрзинов, который сидел со мной рядом, шепнул: «Видишь, еще повоюем, Владимирыч». Но я понимаю: что-то не то происходит. Подхожу со Стасом Петуховым к Чернышеву: «Аркадий Иванович, что со мной-то делать будем?» А он мне: «Я тебя оставлю, только зарплату сниму». «Нет уж, – говорю, – спасибо». А потом я узнал, что у Чернышева просто язык не поворачивался мне сказать, что он больше в моих услугах не нуждается. Все-таки я долго в «Динамо» находился. Аркадий Иванович даже Тихонову говорил: «Вить, скажи Славке сам». А Тихонов ему: «Ты старший тренер, ты ему и говори».

– После «Динамо» вы еще успели поиграть в Подольске. Почему именно там?

– Да я вообще больше не хотел играть. Просто у нас в команде был Генка Андрианов, которого раньше меня попросили из «Динамо». А он возглавил клуб в Подольске, который в каком-то зональном турнире играл. Работал там тренером. Когда он узнал, что я ушел из «Динамо», стал звать к себе. «Поехали, – говорит, – в Подольск». «Да пошел ты», – говорю. А в тот день как раз хоронили Витьку Блинова из «Спартака». Я туда собирался. А мне Генка говорит: «Да здесь до Подольска 40 минут на машине. А потом я тебя отвезу на похороны». Уговорил меня, короче. Я съездил, посмотрел. И стал там выступать.

– А как вас после Подольска в Ташкент занесло?

– После землетрясения в Ташкенте там решили организовать команду. Это была своеобразная политика Узбекистана. Показать, что Ташкент живет и развивается. Там построили ледовый дворец где-то на три тысячи мест. Написали оттуда письмо в комитет, попросили прислать тренера. Желательно с командой. Сначала предложили пост главного тренера Леве Гусеву, бывшему судье. Он в свое время закончил институт физкультуры. Но он один побоялся тренировать. И позвал Генку Андрианова. За ним туда человек пять из Подольска поехало. Меня тоже звали. Но я поначалу отказывался. А когда они уже съездили на разведку, то рассказали, что там все нормально. Ну я и согласился. Два с половиной года в Ташкенте отыграл. Команда называлась «Бинокор» (до 1973 года – «Спартак» – прим. ред.). Выступали во второй лиге.

– Народ ходил на хоккей?

– Да. Конечно, полностью дворец не забивался. Но люди болели. Им все это в диковинку было.

– А вы в Ташкент один поехали?

– Сначала один. Но потом мне все это надоело, и я позвонил жене: «Давай, приезжай. Здесь одному с ума сойти можно!» Жена уволилась с работы и приехала. В Ташкенте жизнь специфическая была. Половина народа тебя понимает, половина нет. Они что-то «лепят» на своем, а ты и ответить им ничего не можешь. В Ташкент ко мне и дочь приезжала на каникулы. Просто так в Среднюю Азию не полетишь ведь. А так экзотика все-таки. Там ведь жарко очень. За 45 градусов. Но арыки все равно холодные. Зато у них озеро было вырытое. Там вода – как парное молоко. Зайдешь туда, а толку чуть.

– Лед во дворце какой был?

– Хороший. Дворец-то новенький. Делали его добросовестно. Не знаю, как там сейчас. Помню, когда на самолете подлетали к Ташкенту, можно было дворец увидеть. Он был похож на коробочку хлопка. Там, кстати, не только хоккеем занимались, но и фигурным катанием.

– Вы закончили с хоккеем в 36 лет. Надоело?

– Надоело, если честно. Сборы постоянные. С возрастом все тяжелее переносится. Да еще с тренером немного повздорили. Что-то эмоционально высказали друг другу. И я сказал: «Все, до свиданья! Я поехал отсюда».

– Жизнь после хоккея преподнесла сюрпризы?

– Еще какие. Когда ты выпадаешь из обоймы, то никому уже не нужен. Я ходил везде, искал работу. Но не мог ничего найти. Мне уже жена стала говорить: «Ты когда на работу-то пойдешь?» А я ей: «А куда? Устрой меня куда-нибудь, я пойду». Как-то раз к супруге домой пришла женщина, с которой она работала. Не знаю, по каким уж там вопросам. А с собой она еще и своего мужа привела. Мы с ним разговорились. А он работал слесарем в типографии. Сказал, что может меня печатником устроить. Я согласился. Тот с начальником цеха переговорил, и меня взяли. Месяца три-четыре я был учеником. Потом наловчился и 20 лет проработал в Центральном институте типового проектирования при Госстрое СССР.

– Оттуда и ушли на пенсию?

– Если бы. Мне три года до нее оставалось. А в то время как раз стало модно всякие конкурсы директоров проводить. Один «умный» приехал из Караганды и выиграл этот конкурс. Старого директора убрали, а новый все предприятие обанкротил. Аферист. И выгнали всех. Причем еще заставили написать заявление по собственному желанию. А здание забрали под банк «Столичный». Сейчас этот «товарищ» в Австрии живет. Смоленский его фамилия.

– И что было дальше?

– Меня никто не хотел на работу брать, хотя печатники требовались. Но как только узнавали про мой возраст, сразу трубку клали. Даже разговаривать не желали. Но мне повезло. У нас в бригаде один человек работал. Он потом уволился и создал свою фирму: они дома строили загородные. В свое время Юрка меня к себе звал. Но я отказывался. А потом сам ему позвонил. Он меня взял. И у него я еще лет десять проработал. Делал все, что скажут. Научился чему-то. Ну а сейчас я уже на пенсии.

«СЛАВ, А ТЫ В ДУШЕ-ТО БЫЛ?»

– Оглядываясь назад, как можете оценить свою хоккейную карьеру?

– Я считаю, нормально она у меня сложилась. Звезд с неба, конечно, не хватал. Но если меня с 56-го года по 68-й в команде держали, наверное, нужен был. А то, что в сборной не сыграл, так не все там быть должны. Достойных-то много.

– Какие у вас были сильные качества как у хоккеиста?

– Я мог и бросить, и щелкнуть сильно. Никогда не боялся силовой борьбы.

– В хоккее случались тяжелые травмы?

– Нет. Даже переломов не было. Хотя играли мы сами знаете в какой защитке. Повезло, наверное.

– Расскажите о своей семье.

– С женой я познакомился, когда еще играл за «Динамо». Она тогда на заводе работала. У нас родилась дочка. Правда, внуков у меня нет.

– Жена на хоккей ходила?

– Да. И дочку с собой брала. Поддерживали меня. Но больше всех за меня мать переживала. Особенно когда слышала хруст у борта. Спрашивала: «Слав, тебе не больно?» А один раз она увидела меня дома в трусах после игры и спрашивает: «Ты в душе-то был? Что у тебя вся нога-то черная?» Я подошел к зеркалу, смотрю – там синяк огромный. А мать подумала, что это грязь (смеется).