Пресс-центр
Лев Бердичевский: Мог играть в сборной, да подрался неудачно
Лев Бердичевский — один из самых огненных хоккеистов 90-х — всегда был там, где жарко. В интервью HotIce.ru он описал хоккей на открытом воздухе при −30, вспомнил поездку «Химика» в Америку и рассказал, как играл в профессиональный роликовый хоккей.
— Вы в Митино живете. Нам рассказывал Карповцев, что там много динамовских квартир.
— Да, это как раз динамовская квартира, которую я получил по контракту. Многие ребята, конечно, поменяли здешние квартиры, разъехались, но с некоторыми мы по-прежнему живем по соседству. С Сашей Савченковым, например, или Валерием Коновым, динамовским доктором. У Андрея Маркова в Митино квартира осталась, насколько я знаю. Мне нравится этот район. Тут же почему давали жилье — к Новогорску близко. Как будто за городом живешь, но при этом до центра не так уж далеко. Классно.
— Брагин, Квартальнов, Яковенко, с которыми вы начинали в «Химике», сейчас работают тренерами на серьезном уровне.
— Я бы тоже не отказался работать в хоккее. А так я попробовал себя во многих качествах: и скаутом был, и в детско-юношеской школе, а в последний сезон работал в «Амуре» одним из менеджеров. Скаутом я в СКА работал при Барри Смите — правда, это всего три месяца продолжалось.
— В Петербурге отказались от скаутов вообще или конкретно от вас?
— Не знаю, просто сказали, что не нуждаются в такой работе. Работать на СКА было очень интересно: я просматривал матчи соперников и отсылал наблюдения тренерскому штабу. Все вместе это называется «скаут-репорт»: тактика, схемы в неравных составах, ключевые игроки, детали. Североамериканские специалисты любят такую работу и очень серьезно к ней относятся.
— Как себе отвечаете на вопрос: почему вы без большой работы в хоккее?
— У наших клубов выстроена система работы, от которой они много лет не отходят и не хотят отходить. Взять тех же скаутов: в НХЛ клубы без них будут парализованы, отрезаны от информации. В наших клубах скауты далеко не так ценны, да и вообще много нехоккейных людей на хоккейных должностях. Я сейчас голоден до работы, жду работы в хоккее. И менеджерская работа интересна, и тренерская — с молодежными командами.
***
— Вы все время шли в драки, не избегали ни одной стычки и сомнительно, что вас, допустим, напугал бы Дарси Веро, если бы вы пересеклись на льду. Откуда это в вас?
— А я вырос в пермском рабочем районе. Называется Мотовилиха. Драки там были постоянно, жизнь во дворе приучала стоять за себя, за друзей. Мы и в футбол, и в хоккей много играли и часто до драк доходило. Да и на улицах — обычное дело. В меня это с детства вбито: не важно, слабее ты или сильнее того, кто против тебя, — надо идти и драться, нельзя быть жертвой. Получишь — ничего страшного. Страшнее, если струсишь. При этом я всегда был со спортом, далек от криминала: пропадал целыми днями на «Молоте». Сам тренировался, смотрел, как тренируются мастера. Знаете, чем тот хоккей отличался от нынешнего? Детей никто не вел в хоккей — они сами туда шли. Это не папино и не мамино решение, а желание ребенка. Вот поэтому и был такой фанатизм. Я за все детство пропустил одну тренировку: остался дома смотреть «Четыре танкиста». Настолько фильм захватил! И мне так невыносимо стыдно было после этого, я так переживал — до сих пор помню, насколько сильным было это чувство. И когда в 16 лет я провел первую тренировку в команде мастеров, я был самым счастливым человеком в Мотовилихе.
— Играя в команде мастеров, вы ведь еще застали открытые площадки.
— Да. Мы играли на открытом в Пензе, еще в нескольких городах. Знаете, на нашем стадионе мне безумно нравилось играть. Там холодно так, свежо — ух! В перерыве попьешь чаю горячего с лимоном. Пока смена чужая идет, ты стоишь в коридоре, смотришь в маленькое окошко за игрой — потом быстро идешь на смену. Если не так холодно, то можно и на лавке сидеть, а в −30 никакие одеяла не спасают. И вот этот образ, это маленькое окошко и трибуны, черные от народа, я до сих пор помню так ясно... Хорошее было время. Я же мальцом туда постоянно ходил — с пяти-шести лет меня отец брал с собой. К нам ЦСКА однажды приехал. Накидал нашим, конечно, но там не на счет смотрели — на игроков. Фирсов, помню, так щелкнул, что шайба застряла в железной сетке за воротами.
— Игроки отмораживали себе что-нибудь?
— И на руках, и на ногах пальцы — обычное дело. Но это так, мелочи. Вот лед был отличный, кстати. Когда я в первый раз поехал с командой на выезд и потренировался в чьем-то дворце спорта, чувство было отвратное: как будто в бане находишься. Мы же привыкли к свежему воздуху, ветру, яркому солнцу. И я при этом не помню, чтобы кто-то простывал.
— Принято считать, что хоккеисты в то время дико пили.
— В Америке есть такая традиция — Rookie Dinner, когда новички ведут всех в ресторан. У нас в Перми было так: мы с ребятами собрали всю команду у кого-то на квартире. Посидели очень хорошо. У меня непьющие родители — ну, и меня они соответственно воспитывали. И тут мне налили полный стакан водки. Я выпил этот стакан, потом еще и еще — и как там закончилось, уже и не помню. К чему рассказываю это: так крепко выпить могли только на посвящении новичков. Думаю, что и в других командах было то же самое.
— Машины мало у кого были?
— Да. Это надо было много лет отыграть, чтобы тебе дали очередь на покупку автомобиля. Когда я пришел в команду, застал еще одно удивительное явление: продуктовые отоварки. Выглядело это так: назначали определенное время, в которое приходила команда, и выдавали сгущенку, кофе, колбасу, икру — то, чего не было в магазинах. Мы, молодые, были последними в очереди, но все равно многое доставалось. И когда я все это принес домой, мама была очень счастлива.
— Современным хоккеистам пробовали рассказывать эту историю?
— Пробовал. Люди не верят, что такое было. А нам и обувь привозили, и одежду. Маме что-нибудь обязательно покупал. Свою первую машину я в Воскресенске купил — мне там как раз очередь дали. Свой первый матч за «Химик» не забуду. Играли с ЦСКА. А я же историю взаимоотношений не знаю. Мне-то что ЦСКА, что «Динамо» (Рига) — какая разница? А у «Химика» с ними зарубы были страшные. И я забиваю победный гол — на меня все бросаются, душат в объятиях. А я понять не могу — ну ладно, здорово, выиграли, но душить-то так зачем? А вообще мне в Воскресенске сразу понравилось: стадион, вокруг него несколько улиц — вот и весь город. В скором времени я уже всех жителей города в лицо знал. Москва на меня тогда сильно давила, это мне четко запомнилось.
— В смысле?
— Раньше ведь все арены были типовые, одинаково маленькие. А вот когда приезжали в Москву, играли в тех же Лужниках заполненных, я четко помню скованность — свою и партнеров. И когда сам стал в «Динамо» играть — замечал за соперниками такое.
— В Воскресенске вы уже играли в свой агрессивный хоккей?
— Хм... Я могу назвать точку отсчета — суперсерии против канадцев. В 1990 году «Химик» занял третье место в чемпионате Союза, мы получили право участвовать в суперсерии. Посмотрели Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Эдмонтон, Сент-Луис. Сыграли против великих хоккеистов — Лемье, Гретцки, Лафонтена. Я увидел, как там играют в хоккей, и понял, что это мое. Доставалось практически в каждой смене, но мы не жались. Игорь Уланов после той серии контракт в НХЛ получил: он как раз в стычки шел с самыми зубастыми канадцами.
Мы после суперсерии приехали домой — и с Ригой матч. А в Риге тогда Юрзинов работал, считалось, что это очень жесткая команда. И мы после НХЛ вышли — Бог мой, сколько пространства, что за благодать! Рижане все здоровые, атлетичные, но не втыкаются, не пользуются своими габаритами. После НХЛ нам было не страшно играть против кого угодно.
Америка произвела на меня огромное впечатление. Это совсем другой хоккей. Он, может, не настолько изящный, как то, чему нас учили, но он настолько правильный! Я на своей шкуре учился этому хоккею. Помню, я уже сам в ECHL играл, забивал много, и был у нас матч принципиальный, какие-то свои счеты у команд. И вот соперники десять первых минут играли без прокатов — интенсивно, жестко. И я сидел и десять минут смотрел на это с лавки.
— Почему?
— Тренер у нас был тертый калач. Он понял, что сейчас соперник настроен на то, чтобы переломать всех главных бомбардиров — и больше всего достанется русским. У нас же русская тройка была, которая и делала результат. И мы сидели, ждали, пока соперник выпустит пар. Уже и драк несколько случилось, а мы всё сидели. Потом появилось большинство — и русские на лед. Я тогда уже был заворожен тем, насколько все продумано: когда выпустить игровиков, когда силовиков. Это у нас все по порядку было: первое звено, второе, третье, четвертое, опять первое, второе... И до сих пор так продолжается во многих командах.
***
— Вы ведь в Америку незадрафтованным поехали.
— Да, это было чистой авантюрой. Начало
В ECHL, повторю, мы много забивали. А в том же сезоне я попал в АХЛ — в фарм-клуб «Детройта». Там уже были ребята, которые потом в «Детройте» выигрывали Кубок Стэнли — Лапойнт, Дрэйпер.
Для меня это было безумно интересно. Я в этом фарм-клубе был самым старым — мне 28 уже было. И ко мне подошел тренер: «Лев, к тебе никаких претензий, но у меня в команде 10 задрафтованных ребят, которых нужно развивать: от меня просят видео этих ребят». То есть я два сезона был между АХЛ и лигой Восточного побережья.
— И еще играли в роликовый хоккей.
— О, это было прекрасно! Удивительная история. Все американские профессиональные состязания строятся через драфт. И вот организовалась роликовая лига. Понятно, игрокам из НХЛ это неинтересно. И организаторы обратили внимания на лиги попроще — АХЛ и Восточное побережье. И поскольку я был одним из лучших снайперов ECHL, меня в первом раунде драфта выбрал «Сан-Диего». А потом и Олега Яшина взяли. Нас это, естественно, ни к чему не обязывало. И тут мне позвонил тренер Крис Максорли из Буффало: приезжайте к нам, говорит. А Крис Максорли — это человек, благодаря которому я и попал в АХЛ: у фарма «Детройта» были проблемы с составом из-за травм, им нужен был нападающий, Максорли и предложил им на ECHL внимание обратить: «Есть там один русский». И вот он занимался в Буффало и роликовым хоккеем. Мы с Олегом приезжаем на первую игру, заходим в раздевалку, пытаемся найти свои свитера — нету! Максорли заходит: «Ребята, извините, мы никак не смогли договориться с «Сан-Диего» — ни в какую не хотят отпускать вас к нам. И мы с Олегом расстроились поначалу: все-таки у знакомого тренера хотелось играть. Делать нечего, полетели в Сан-Диего. Когда прилетели, от расстройства не осталось и следа: океан, шикарный город, теплынь, отличный тренер, классные ребята. Ни секунды не пожалели.
— Что такое роликовый хоккей?
— Это очень много голов. Вратарям там вообще очень тяжело играть: нет скольжения, а шайба очень быстро летит. Контактный хоккей был разрешен. Но специфика роликов: невозможно затормозить гладко, как на обычных коньках. Случались переломы голени, разрывы связок. Бывало так: разгонишься сильно, а как тормозить? Если тормозить так, как в хоккее, то порвешь себе все связки на свете и сломаешь еще чего-нибудь. Поэтому я гасил скорость очень просто: врезался в борт. За драки были очень суровые наказания, поэтому там никто и не дрался без повода, хотя и бойцы тоже играли. Денежный вопрос там был интересно решен: платили в зависимости от количества сыгранных матчей. Поэтому невыгодно было хватать дисквалификации. Платили долларов двести за матч, плюс клуб оплачивал жилье — летом самое то. У нас был суперкоуч: устраивал команде пляжные вечеринки. Отличный парень.
— Много народу ходило?
— Тысяч по шесть. Для сравнения, в ECHL у нас по восемь тысяч зрителей собиралось стабильно. Единственное, что плохо: потом было непросто перестроиться на обычный хоккей. Роликовый чемпионат заканчивался в конце августа, а в начале сентября уже были тренировочные лагеря. И когда выходишь в сентябре на лед, испытываешь необычные ощущения. Потом, уже вернувшись в Россию, я получил предложение сыграть на чемпионате мира по роликовому хоккею за нашу сборную. Пришлось отказаться: как раз тогда за место в «Динамо» бился и с предсезонки не мог уехать.
— Обычно за океаном иностранных хоккеистов селят отдельно друг от друга — чтобы учили язык. У вас как было?
— У нас женам не сразу дали визы, и месяца два мы в одной квартире жили втроем — я, Дубков и Яшин. Как-то перед игрой решили себе приготовить мяса. Включили плиту, залили маслом — и то ли много масла было, то ли мало, но повалил такой дым, что сработали датчики и через несколько минут к нам в дверь ломились пожарные. Они заходят: «Что здесь?» — «Это мы есть готовим». А там вся квартира паленым пахнет. Вот так и жили втроем.
В канадцах и американцах нас поражало то, как они относятся к команде. Бывало так: мы сидим вечером, делать нечего, пультом щелкаем. Они звонят: приезжайте туда-то, поужинаем. Собираемся всей командой, без повода — просто потому что мы команда. Они нас никогда не бросали, в этом с них надо брать пример.
— А еще в чем?
— Это сейчас у нас так тоже принято, а тогда было в новинку: за полтора часа до игры ты должен быть в раздевалке. Если тебя нет хотя бы минуту — плати 30 долларов. И нам было любопытно: зачем настолько заранее приезжать? А они все не сидят без дела, тянутся, разогреваются. Надо сказать, что в начале
— Серьезные деньги вы застали?
— Они пришли в хоккей года через два после того, как я закончил. В сборной, жаль, не поиграл. И ведь была такая возможность, да подрался неудачно. Такой сезон хороший в «Химике» проводил, Михайлов меня в сборную вызвал на «Карьяла Кап». И остался последний выезд Питер — Череповец. Со СКА играем, вспыхивает драка, я в центре. Причем я скинул краги, а он нет. Ну, и побились, он мне попал, я ему. И после игры уже чувствую — хм, а больно ведь, с челюстью что-то не то. К врачам обратился — перелом...
