Валерий Васильев: «Динамо» – мой крест!

Валерий Васильев – легенда хоккея. Анатолий Тарасов называл его великим защитником. Партнеры по «Динамо» и сборной за невероятную силищу прозвали Васильева Волжским бурлаком, а канадцы – Хозяином тайги. Самого себя он характеризует также емко – Ласковый звереныш. При всем своем величии Валерий Иванович остается вполне земным человеком. Звездная болезнь ему и в пору хоккейной карьеры была чужда, а теперь-то и подавно. Васильев обескураживает своей простотой. «У меня, – рассказывает Валерий Иванович, – память очень хорошая. Помню даже, как я в три года у дяди на руках описался». Сразу на ум приходит выражение «Будь проще – и люди к тебе потянутся». Это про Васильева.

– Валерий Иванович, оглядываясь на свою карьеру, никогда не задавались вопросом: неужели все это было со мной?
– Знаете, мне до сих пор иногда снятся сны, что я играю в хоккей. А когда просыпаюсь, ловлю себя на мысли: а может, это неправда? Может, я никогда в хоккей и не играл? Ощущение нереальности того, что со мной происходило, конечно, присутствует. А в детстве, кстати, мне снилось, что я играю за сборную страны. Те сны, как видите, оказались вещими.

– Я знаю, что вы росли без отца. Мужское воспитание получали на улице?
– Совершенно верно. Отца убили конвойные части. Я родился 3 августа 1949 года, а 27 сентября его уже не стало. Отец сдал экзамены в Ленинградскую академию. Ездил на перекладных туда учиться. Его часть базировалась недалеко от станции Волхово – места моего официального рождения. И однажды он добирался домой вместе с конвойным эшелоном, перевозившим зэков. На полустанке отец попрощался с конвоиром и спрыгнул с поезда. А тот взял да и выстрелил ему в спину. Как оказалось позднее, конвоир выпивший был. Подумал, что зэк убегает… Мы с матерью и братом после этого переехали в Горький, где жили мамины родственники. Конечно, были предоставлены сами себе. Улица нас воспитывала. Хорошо, что мы жили прямо на территории стадиона «Динамо». Не надо было туда добираться на общественном транспорте. Вышел из подъезда – и через пять метров стадион. Я там многими видами спорта перезанимался: футболом, хоккеем, баскетболом, волейболом. Увлекался еще боксом, стал кандидатом в мастера спорта по рапире. С трамплина даже прыгал. Правда, один раз неудачно сиганул и крепко расшибся. Понял, что это мне не подходит.

– Я знаю, что в детстве у вас с братом был собственный «бизнес»: вы ловили птиц и потом продавали их на рынке. Интересно узнать, как проходил процесс поимки?
– А знаете, ведь Максим Горький тоже птичек ловил. Вот и мы этим занимались с братом. Надо ведь было школу прогулять (смеется). У нас рядом с ней находился овраг. Вот там мы и «охотились». Натягивали сетку, использовали два валика, деревце, ставили в клетку приманку и ждали, когда птички туда прилетят. Тут мы их и накрывали. А потом шли на рынок. Кушать-то все хотят. А нам денег не хватало. Надо было маме помогать. На рынке нас уже все знали. Мы продавали птичек оптом, чтобы не стоять.

– Вы выступали за горьковское «Динамо» в классе «Б». А как оказались в «Торпедо»?
– В сезоне-1966/67 мы раньше закончили свой турнир, после чего горьковское «Торпедо» взяло меня на пять оставшихся матчей. На усиление. Помню, пришел я в раздевалку, а там мест нет, где переодеться. Все занято. Так меня наш легендарный вратарь Виктор Коноваленко к себе позвал. У него отдельный закуток был.

– Каким вам Коноваленко запомнился?
– Хороший человек. Ко мне лояльно отнесся. Подсказывал какие-то вещи. Говорил мне, чтобы я не стеснялся. Сразу взял под свою опеку. Можно сказать, нашел гнездышко для моей души.

– В «Торпедо» вы не задержались. И уже на следующий сезон оказались в московском «Динамо». Легендарная история про отобранный Чернышевым паспорт – правда?
– Абсолютная. Из тех пяти матчей, что я провел за «Торпедо», один был с московскими динамовцами. В Горький приехал и Чернышев. Видимо, ему рассказали про меня. И после матча он со мной встретился. Забрал мои документы и сказал, чтобы я за ними приехал в конце июня в Москву. Так я оказался на базе в Новогорске, где и стал жить. А там, кстати, одним из первых я познакомился с Львом Ивановичем Яшиным. Он меня попросил побить ему штрафные. Поскольку я занимался помимо хоккея еще и футболом, для меня это не стало проблемой. А позже мы командой поехали на сборы в Эстонию. В Отепя.

– Новичку было непросто в знаменитой команде?
– Без проверки, конечно, не обошлось. Когда находились в Отепя, мне администратор команды почему-то выдал байковый костюм. И это летом! В июле. У остальных были шерстяные костюмы, тренировочные, трусы, гетры. Мне этого ничего не дали поначалу. И вот иду я в байковом костюме, а меня Шилов еще и в озеро столкнул. Когда я оттуда выбрался, подошел к своему обидчику и треснул. А потом стал сушить костюм. До вечера этим занимался. Больше ко мне не приставали. Я ведь уличный парень. В разных переделках бывал.

– Кто вас взял в «Динамо» под опеку?
– Прежде всего Аркадий Иванович. Относился ко мне как отец родной. Хотя, конечно, мог на меня и гаркнуть как следует. Вообще ко мне все хорошо относились. Те же ветераны – Давыдов, Зайцев, Чинов, Орчаков, Петухов, Волков, Юрзинов – подсказывали все время. Даже в мелочах. Я ведь из Горького. Говорил: «Без пЯти, без пЯтнадцати». Меня поправляли: «Без пИти, без пИтнадцати». На московский манер. Первое время мы жили с Мальцевым на «Водном стадионе». Когда ехали после игры в Лужниках, ребята, кто был женат, просили нас просушить форму. Они сами раньше на метро выскакивали. И вот мы отправлялись сначала на «Динамо», расстилали форму, чтобы к завтрашней тренировке она успела просохнуть. И не видели в этом ничего зазорного. Я с уважением всегда к старшим относился. Сейчас такого уже нет, конечно. А вы знаете, я ведь с детства болел за «Динамо». Когда еще в Горьком жил, то иногда смотрел хоккей. Его редко тогда показывали. Видел матчи с участием динамовцев. Мне очень нравился Давыдов. Он хорошо спиной катался.

– А когда вы пришли в «Динамо», вас к кому в пару поставили?
– К Петухову. Где-то полсезона с ним играл. А потом уже Аркадий Иванович к Давыдову определил.

– Что вспоминаете о первом чемпионате Европы-1968 среди юниоров, где вас признали лучшим защитником турнира?
– Я помню, что мы заняли в Финляндии второе место. Ощущение было такое, будто попал из грязи в князи. Я ведь даже не думал об этом. Только первый сезон пришел в «Динамо», стал играть с выдающимися хоккеистами. И вдруг меня берут еще и на чемпионат Европы, где я получаю лучшего защитника турнира. Невероятно!

– Головокружения от успехов не произошло?
– Нет. Откуда ему взяться. Я человек скромный. С периферии. Спокойно все воспринимал.

– Анатолий Тарасов вспоминал, что разрабатывал специальный план, чтобы Фирсов и Харламов не встречались с Васильевым во время матчей ЦСКА – «Динамо». Потому что вы с ними легко справлялись. Так и было?
– Не знаю, какой там план был у Тарасова, но я играл и против Фирсова, и против Харламова. Правда, после одного эпизода Тарасов действительно старался Фирсова против меня не выпускать.

– Что за эпизод?
– В сезоне-1970/71 мы с Витей Полупановым опоздали на сбор. Чернышев и Тарасов ждали команду на базе в Архангельском. А за старших оставили Фирсова и Давыдова. Они нас ждали у автобуса. Мы задержались буквально на 15 минут. Фирсов сказал, что он доложит Тарасову про наше опоздание. И что мы пришли «под шампанским». Давыдов нас защищал. Но Фирсов был непреклонен. На следующий день нас с Полупановым отчислили из команды. После того случая я начал в играх с ЦСКА специально «охотиться» на Анатолия. Говорил ребятам: «Сегодня меня игра не интересует, я лучше Фирсову тресну». Встречал его очень жестко. Но по правилам. Тарасов был вынужден сажать Фирсова на скамейку, пока я был на льду.

– А Фирсов не пытался с вами поговорить?
– Нет. Он ведь знал про свою ошибку. А потом прошло время и мы с ним сдружились. Надо ведь людей прощать.

– Харламов был вашим другом. Как против него играли?
– А мы договаривались с ним заранее. Я ему говорил: «Ты в центр не ходи, я там тебя жестко встречу. Катись по борту – не трону». Он и не лез. С Харламовым мы дружили семьями. Помню, как мне позвонил один динамовский болельщик и сказал, что Валерка попал в страшную аварию. Я поехал в больницу №15. Смотрю, его на каталке везут. Оказалось, на рентген. Валера меня попросил сломанную лодыжку подержать. И я ее во время рентгена туда-сюда вертел. Харламов был в сознании, говорил: «Больно». А я ему: «Терпи». То, что он восстановился после той аварии, – удивительно. У него же нервы были перебиты. Не работали два пальца на ноге. Один из них – большой. А ведь скольжение на коньках должно идти от большого пальца. Так Валерка потом переучивался специально. И научился кататься по-другому! И сколько еще потом поиграл... Но, видимо, у него судьба такая – все равно погиб в аварии. Говорили ему: «Поменяй резину. У тебя же зимняя шиповка стоит». А ведь было лето. Валерка объяснял: «Да я скоро машину поменяю». Не успел. Его же Тихонов на Кубок Канады не взял в 1981 году. Я тогда ходил к тренерам, просил за Харламова. На что мне Тихонов заявил: «Идите отсюда, мы сами разберемся». Мне, честно скажу, не понравилось такое отношение. Ведь Харламова все канадцы боялись. Это имя. И так перепрыгнуть через него…

– Я слышал, что вас на каком-то предсезонном сборе в Питере вратарь Александр Пашков чуть на тот свет не отправил. Что там произошло?
– Помню тот случай. Пашков вышел за ворота к борту, а я как раз проезжал с шайбой и немножко его задел. Так он наотмашь как махнет своей «гитарой». И попал мне в нос. Всю перегородку до основания сломал. Еще чуть-чуть – и я был бы трупом. Когда поднялся со льда, чувствовал себя гномиком – таким маленьким-маленьким. Хотел подъехать Пашкову и вмазать, да меня остановили. Повезли сразу в больницу. Там мне хороший профессор попался. Долго надо мной колдовал. Сделал все, что мог. Но нос кривой все равно остался. А сейчас он выпрямился. Почему – даже не знаю. А на Пашкова тогда уголовное дело завели. Он ко мне в больницу приходил. Прощения просил. Сказал: «Валер, извини, я не видел, что это ты». А я говорю: «Да какая разница, кто там был. Мы же все люди. Бог тебе судья». Простил я его. У него еще в это время как раз жена беременной была. Замяли это дело.

– С удивлением узнал, что вы на чемпионате мира-1978 во время игры со сборной Чехословакии перенесли микроинфаркт. Как же вы выходили на площадку?
– Я задыхался тогда. Ком стоял в горле. Там так получилось, что в игре с Чехословакией нам нужна была только победа. А тут Лутченко глаз подбили, какую-то травму Цыганков получил. В общем, доигрывали мы тот матч в три защитника. И победили. Но какой ценой? Я уже мало соображал. Пластался на льду. Ложился под шайбу, не думая, куда она прилетит. По три, по четыре, по шесть минут за смену играли. Уже после матча врачи определили, что я перенес микроинфаркт. Потом был второй, третий. И операция. У меня произошел разрыв сердца. Все держалось на тонкой пленке. Если операцию не делать, можно умереть в любой момент. Когда меня на скорой везли, у меня пульс почти на ноль ушел. Важно было, чтобы я не уснул. Иначе – конец. Поэтому меня постоянно тормошили, били по лицу. Занимался мной знаменитый Шумаков. Сделали операцию. Ополовинили сердце. Уже 12 лет с таким живу. После хоккея у меня вообще много всяких болячек. Все это следствие тяжелых спортивных нагрузок. Знаете, один месяц подготовки у Тарасова в сборной – за год шел. Как на Севере. Невозможные нагрузки давал.

– Можете вспомнить самое сложное упражнение Тарасова?
– Это когда он ставил в центр площадки Ионова, Моисеева и Мишакова. У каждого – шайба. Против них – один я. Ну и вратарь. Они накатывались на ворота. А моя задача – отобрать у них две шайбы. После атаки я подбирал шайбы и отдавал нападающим в центр. И они снова катили к воротам. И так – десять серий подряд. После этого я приходил в душ и, не раздеваясь, в коньках вставал под холодную воду. Было уже все равно. Еще Тарасов мог заставить через бортик туда-сюда по двадцать раз прыгать. Но не на скамейку запасных. Я Анатолию Владимировичу говорил: «Я же коньки все иступлю». А он: «Ничего страшного».

– А вы вообще могли ему жестко ответить?
– Спокойно.

– И как он на это реагировал?
– Он просто обнимал меня и говорил: «Я в тебя влюблен». А мне потом рассказывали, что если он кого-то обнимет, завтра того уже в команде не будет.

– Тарасова ведь Троцким звали?
– Да. Мне еще про него Сологубов с Трегубовым рассказывали много интересных вещей. Например, говорили, что он, когда играл, шайбу задницей принимал. Потому что боялся ее… Но я с Тарасовым потом сдружился. Он любил пошутить: «Я тебя воспитал, я тебя и убью». Почти как Тарас Бульба.

– Но в книгах своих Тарасов про вас писал очень лестные слова.
– Потому что я выжил у него. А это – как выжить в джунглях. Поэтому Тарасов и ценил. А сейчас у нас сплошные миллионщики играют. И так похабно. Надо просто уважать этот вид спорта. Отдаваться ему полностью. Мы за 120 рублей выходили на площадку. Больше играли за честь и за совесть. Да если бы нам платили такие деньжищи, лед бы грызли. Правда, в наше время мы по-другому говорили: «Если бы лед был водкой, я бы его весь сгрыз» (смеется).

– Все удивляются вашей силе. Откуда она?
– Это природное. Про меня говорили: «А, это волжский бурлак». Тот же Женька Мишаков шутил, что я один на себе баржу по Волге волок. Помню, один раз разозлился и гвоздь на палец намотал – «сотку». Но я старался силой своей просто так не пользоваться. Хотел играть в хоккей, а не быть тафгаем. Я мягкий человек. Такой ласковый звереныш (смеется). Отвечал только тем, кто обидит. Помню, одного американца предупредил: «Если ты меня треснешь, меня будет лечить государство, а вот если я тебя тресну, ты будешь лечиться за свои деньги». В Америке я не церемонился. Применял силовые приемы на раз-два. Недаром меня там прозвали Железной ж...пой и Хозяином тайги.

– Вашу фирменную «мельницу» можно и сейчас посмотреть в интернете. Как вам удавалось так чисто проводить этот прием?
– Надо правильно подбирать дистанцию. Плюс – чутье. А вы знаете, что этот прием еще Тихонов начинал делать? Подставлял бедро под нападающих. Потом уже Виталий Семенович Давыдов блестяще применял «мельницу». Он был некрупный, но габаритный. Хорошо катался спиной. Ну а после Давыдова уже я продолжил это дело. Я, кстати, очень хотел догнать Виталия Семеновича по медалям. Но так мне это и не удалось. У него девять золотых медалей с чемпионатов мира и три – с Олимпиады. А у меня соответственно восемь и две. Но меня Тихонов не взял на Олимпиаду в Сараево. В 1984 году. Хотя я тогда был в отличной форме. Но Виктор Васильевич решил по-другому. Взял вместо меня Игоря Стельнова, царствие ему небесное.

– Каким вам запомнился Всеволод Михайлович Бобров?
– Душа-человек. Такие, как Бобров, рождаются раз в тысячу лет. Это история. Он великолепно ко мне относился. Приведу пример. Мы выиграли очередной чемпионат мира в Финляндии. Там еще забавный случай произошел. В одной игре у Якушева сломалась клюшка. Так он мою схватил. И забросил шайбу. И клюшку мне не отдает: «Я ей еще играть буду». Через какое-то время он и ее ломает. И еще мою попросил. А мне-то без разницы, какой в защите клюшкой играть. В той встрече Якушев две шайбы забросил. А я, получается, к ним имел самое непосредственное отношение. Но дело не в этом. Так вот, после чемпионата мира я подошел к Всеволоду Михайловичу: «Извините, пожалуйста, но мне нужна машина «Волга». А в то время ее просто так нельзя было купить. На нее очередь стояла. Нужно было записываться. И Бобров мне сказал: «Тебе и Лутченко дам. Остальным – нет». Через неделю Бобров спрашивает: «А что вы не идете машины получать?» Так быстро он нам все устроил.

– Вы играли против лучших нападающих мира. Против кого было сложнее всего играть?
– А я никогда не забивал себе голову, против кого выхожу. Кто оказывался против меня, с тем и играл. Но, конечно, нападающие у нас были великие. Я, например, считаю, что лучший центр в мире – это Володя Петров. И Фил Эспозито с ним не сравнится. Если Володя брал шайбу, у него уже ее никогда не отнимешь. Михайлов по-своему тоже был хорош. Он от синей линии не мог толком по воротам бросить, зато больше всех шайб забил. А почему? Не зря его Пырей звали. Он у ворот встанет и давай «пырь-пырь» шайбу. Добивал с пятачка, подставлял клюшку. Голевое чутье у Михайлова было просто атас! А у ворот-то бьют. Оттуда же шайбы забрасываются. Я всегда, когда тренировал в «Динамо» мальчишек, объяснял, что пятак – это Лобное место. Только если на Красной площади стрельцам там головы рубили, то здесь вы должны сделать все возможное, чтобы с пятака нам шайбу не забросили. Михайлов же не боялся никогда идти к воротам. А Харламов у них в звене был единственным человеком, который отрабатывал от и до. Взад и вперед летал. Харламов ведь искусственный. Если Бобров или Мальцев – это таланты от Бога, то Валерка сделал себя сам.

– В 1984 году вы завершили карьеру в «Динамо». Могли еще поиграть?
– Конечно. Я бы мог еще лет восемь играть. У меня энергии столько было! Просто я одному начальнику на ногу наступил.

– В каком смысле?
– В переносном, конечно. Меня вызвали к этому товарищу, и тот предложил такую вещь, которая была просто несовместима с моей жизнью.

– Что именно?
– Чтобы я был стукачом в команде! И докладывал ему, что творится в коллективе. Ну я ему врезал и ушел. После этого меня стали гноить.

– В этом сезоне, спустя 19 лет, вы снова работаете в «Динамо». Какие ощущения?
– Я горжусь, что я динамовец. Это мой клуб. Благодарен за приглашение в родную команду. Скажу вам так: я в «Динамо» вырос – здесь же и помру. В свое время меня Тарасов звал в ЦСКА. Анатолий Владимирович говорил: «Валерий, динамовская игра – не твоя. Ты не в тот клуб попал. Переходи ко мне». Я никуда переходить не собирался, но на всякий случай спрашивал Тарасова: «А как же Аркадий Иванович?» На что он вздыхал и отвечал: «Ну тогда неси свой крест в «Динамо». Вот до сих пор и несу.