Станислав Петухов: Универсал

В динамовской команде Станислава Петухова называли «красавцем мужчиной». Надо признать, что Станислав Афанасьевич и сейчас, в свои семьдесят три года, выглядит весьма импозантно. Впрочем, взяли Стаса Петухова в московское «Динамо» и сборную СССР, в составе которой он стал олимпийским чемпионом, не за красивые глаза. Просто он здорово играл в хоккей.

– Станислав Афанасьевич, насколько я знаю, в ваше время мальчишкам не разрешалось заниматься хоккеем с шайбой до 15 лет. Как вы все-таки оказались в хоккее?
– Я родился на 3-й Мещанской улице. Рядом, буквально через одну трамвайную остановку, находился стадион «Буревестник». Я ходил на «Бурю». Там поигрывал и в баскетбол, и в футбол. А чуть позже – и в русский хоккей. Меня пригласили в детскую хоккейную команду ЦДКА, где я занимался у Ивана Павловича Пономарева. Когда вышел приказ о разрешении тренироваться ребятам младше пятнадцати лет в хоккее с шайбой, я стал осваивать новый вид спорта. Играл в одной тройке с Вениамином Александровым и Валентином Сенюшкиным. Защитниками были Роберт Черенков и Валя Егоров.

– Как родители относились к вашим занятиям спортом?
– На самом деле я был предоставлен самому себе. У меня отец погиб в 43-м году. Брат учился в суворовском училище. Мама работала сутками в Народном комиссариате внутренних дел. Из школы приходил, чем-нибудь перекусывал и шел на стадион. Там проводил практически все свое свободное время.

– Как отец погиб?
– Он был офицером «Смерша». Погиб в районе Голицына. Отец вез какое-то секретное донесение. Ехал на мотоциклетке с люлькой. Сзади, за водителем, сидел ординарец. Отец был в люльке. А навстречу ехали два «Студебеккера». Там дорога в каком-то месте суживалась. Произошло дорожно-транспортное происшествие. Причем погибли в этой аварии все. А донесение, кстати, было очень важное. И оно исчезло. Темная история, в общем.

– Какие у вас сохранились воспоминания о детстве?
– Помню, как отец на мотоцикле с люлькой катал меня перед войной во дворе. Папа меня любил. Я ведь младшенький был. Дарил мне разные подарки: самолеты, машинки. Начало войны помню. Мы все слушали по репродуктору сводки информбюро. Помню светомаскировку. Как только начинала завывать сирена, быстренько занавешивали окна. А у нас потолки были порядка четырех метров. Ну и окна, соответственно, немаленькие. Их было достаточно трудно закрыть. А тогда очень строго к светомаскировке относились. Ходили, проверяли, чтобы нигде окна не светились. Жили мы в доме, где раньше располагалась фабрика шерстяных тканей. Ею в свое время владел Каверин, известный фабрикант. В нашем доме жили семьи работников НКВД. Наша квартира находилась на первом этаже. А дом был в форме буквы Г. В одном крыле – общий туалет, умывальник, кухня, а в другом – квартиры. В общей кухне было примерно 25 столов, стояли газовые плиты. Каждая семья себе что-то готовила. Я на кухне сначала только разогревал оставленное мамой. А потом стал присматриваться, что готовит тетя Маша или тетя Зося. Потихонечку научился и сам стряпать. У нас в доме жили люди разных национальностей: евреи, украинцы, русские. Много было семей. Я помню, как мы прыгали в сугробы во дворе. У нас там был флигель, где жили татары. Они, кстати, всегда, когда начинались их религиозные праздники, готовили беляши. Вкусные! Хотя и делали их с начинкой из конины. Время-то голодное было… Ну так вот. Через чердак этого флигеля мы залезали на площадочку – метра три. И оттуда сигали в сугробы. На смелость. Значительно позже Аркадий Иванович Чернышев в «Динамо» нам тоже давал задание на смелость. Когда чемпионат заканчивался, мы получали разгрузочные дни. Шли в бассейн. И прыгали с трамплина. Кто как может. Помню, у нас очень хорошо с пятиметровой вышки прыгали Володя Киселев и Валька Алексеев. Раскрывались ласточкой – и вниз. Красота! А все остальные – пятками вниз. Самый курьезный случай произошел в сборной, когда мы жили перед Олимпиадой в гостинице «Спорт». Опять тренировали смелость. И вдруг Николай Сологубов говорит Тарасову: «А вы не хотите прыгнуть?» Анатолий Владимирович прыгнул и ударился животом. А брюхо-то у него было большое. Отбил себе все. После этого прыжки на смелость отменили.

– Когда вы впервые увидели хоккей с шайбой?
– Первый хоккей я увидел в парке ЦДКА, который находился рядом с «Буревестником». На месте теннисных кортов заливали лед. И там играла команда ЦДКА. Причем я еще помню, что бортики были маленькие, как в русском хоккее. Многие хоккеисты перепрыгивали через них во время игры. Когда проходили матчи чемпионата СССР, приходилось лазать на «Динамо» через ограду. А она была с заостренными пиками. Можно было получить травму. Народу на «Динамо» собиралось очень много. Хоккей меня сразу зацепил. Хотя я и в футбол хорошо играл. Центральным нападающим. Сначала за ЦДКА, а потом, когда Чернышев позвал в «Динамо», выступал за динамовский клуб. Сыграл несколько игр за дубль, которым руководил Всеволод Константинович Блинков. В свое время я даже был капитаном футбольной сборной команды Москвы. Тем не менее решил сделать выбор в пользу хоккея.

– Как же вы оказались в «Динамо»?
– В 1954 году на стадионе «Динамо» проводился финал Кубка Москвы. Там естественный лед дольше сохранялся. Его накрывали специальным тентом. В финале ЦДКА (тогда уже ЦДСА – прим. ред.) встречался с «Динамо». По юношам. Я играл справа, Венька Александров – центрального, слева – Сенюшкин. На той игре присутствовал Чернышев. И он приметил наше звено. К нам после финала подошел помощник Чернышева и сказал: «Аркадий Иванович приглашает вас попробовать свои силы в команде «Динамо». Венька Александров ответил: «Я не пойду, потому что на меня уже глаз Тарасов положил». И Валька Сенюшкин отказался. А я решил попробовать себя в «Динамо». И в августе 1954 года пришел в команду. А к тому времени уже разбилась команда ВВС. И в «Динамо» со временем появились Виктор Тихонов, Паша Жибуртович, Володя Новожилов, которые раньше выступали за «летчиков». Еще из СКА пригласили Николая Карпова. Сделали пару защитников Карпов – Тихонов. А через какое-то время Жибуртович стал играть с Давыдовым. Меня в состав ввели не сразу. У нас была тройка: Петухов – Чистов – Новожилов. Но мы недолго в таком сочетании выступали. Потом меня ввели в тройку к Уварову и Кузину вместо Крылова. Я играл правого крайнего. А когда уже Юрзинов пришел в команду и пригласили из «Локомотива» Юру Волкова, Аркадий Иванович создал тройку Петухов – Юрзинов – Волков. В этом сочетании мы уже играли в 1961 году, а в 1963-м вместе выиграли чемпионат мира, который проходил в Швеции.

– Но за сборную вы еще выступали в 1957 году?
– Совершенно верно. Мы поехали в турне по Канаде. Эта поездка очень плохо освещалась в нашей стране. Хотя это был первый выезд команды Старого Света в Канаду. Сборная СССР оказалась здесь первопроходцем.

– Но, насколько мне известно, вы представляли не сборную СССР, а сборную команду Москвы?
– Ничего подобного. Мы выходили с буквами СССР на груди. Возглавлял нашу делегацию Павел Михайлович Коротков, президент федерации хоккея. В то же время он был старшим преподавателем в Академии Жуковского, полковником. И ему разрешили выехать в Канаду в кителе, с орденами. В общем, при всех регалиях.

– Почему это турне плохо освещалось в СССР?
– Трудно сказать. Зато про нас много писалось в канадских газетах. В сборную тогда собрали молодых хоккеистов, с прицелом на будущее. Нам всем хотелось поближе познакомиться с канадским хоккеем.

– Когда ехали в Канаду, не боялись политических провокаций?
– Перед поездкой в Канаду нас предупреждали, что возможны провокации. Мы обязаны были ходить по трое. По этому поводу некоторые игроки у нас шутили. Например, Володя Елизаров говорил: «Запомните, будете переходить дорогу – только по трое». Однажды в Монреале или Торонто, где мы играли с любительской командой, к нам приклеилось несколько человек из организации НТС (Народно-трудовой союз). Они уехали из Союза и предлагали нам остаться. Но мы их, конечно, не слушали. С нами в поездке был всегда человек из КГБ. Мы его звали «Василь Васильичем». Он представлялся всем как советник по культуре.

– Он вас инструктировал?
– В принципе, мы же динамовцы. Я не знаю, как в других коллективах, но нас всегда инструктировали. Помню, вызывали на Старую площадь в ЦК КПСС. В отдел пропаганды. В те годы мы давали подписку, что, встречаясь с иностранными командами (канадцами, американцами), мы будем делать все, чтобы выиграть. Вот такой был инструктаж.

– Что больше всего запомнилось из той поездки?
– Там было много интересных моментов. Особенно запомнился банкет в советском посольстве по окончании турне. Во время нашего визита в Канаду из СССР прилетела торговая делегация для решения своих проблем. И посол СССР нам сказал, что благодаря хоккейным встречам им удалось еще лучше наладить связи между нашими странами. Он благодарил всю команду. Кстати, сборную СССР возглавлял тогда Тарасов, а его помощником был Новокрещенов из «Спартака».

– В 1960 году вы приняли участие в Олимпиаде, которая проходила в Скво-Вэлли. Это правда, что Сологубов помог американцам победить чехов, после чего произошел большой скандал?
– Так и было. Дело в том, что та Олимпиада проходила высоко в горах. И дышать было трудновато. Не хватало кислорода. И вот шла игра между американцами и чехами. Чехи были посильнее и вели в первом периоде. Видно было, что американцам чего-то не хватает. А в раздевалках находились специальные приборы, чтобы можно было дышать кислородом. И Сологубов сказал американцам в перерыве: «Вы подышите кислородом, вам станет полегче». Они так и сделали. И это помогло. Не знаю, физиологически или, может, психологически. Во втором периоде они переломили игру и в итоге победили. А чехословацкая делегация об этой ситуации узнала и закатила скандал. Мол, русские помогают врагам, а не команде из соцлагеря. Хорошо, что в итоге конфликт удалось уладить. У нас с чехами всегда были не очень хорошие отношения. Они считали себя нашими учителями в хоккее. А мы их потом стали обыгрывать. Поэтому матчи с чехословацкой сборной у нас всегда были очень жесткими.

– А почему американцы прислушивались к Сологубову?
– Они к нему очень уважительно относились. Понимаете, мы еще до Олимпиады, примерно месяца за два – два с половиной, приехали в Колорадо-Спрингс, чтобы участвовать в турнире, где играли с американцами, чехами, шведами. И там мы очень тепло общались с американцами. Наверное, у нас с ними был сходный менталитет. К мнению Сологубова они прислушивались. Самое интересное, что в Колорадо-Спрингс находилась тогда военно-воздушная академия, которая готовила летчиков. Причем там большое внимание уделялось изучению русского языка. Понятно, они рассматривали СССР как своего потенциального врага. Мы общались с этими летчиками. Смотрели у них фильмы. Они нас катали на машинах. Причем Тарасов нам говорил: «Вы поосторожней с ними, они лихачи. Могут вас угробить».

– Что запомнилось из той Олимпиады?
– Очень удивила австралийская команда. Они приехали на Олимпиаду просто поучаствовать. Во время перерыва австралийцы не уходили в раздевалку. Они перепрыгивали на лавочки к своим женам и там сидели, попивая пивко. Австралийцы приехали на Олимпиаду и поиграть, и отдохнуть. В общем, решили осуществить девиз Кубертена на практике: «Главное – не победа, а участие».

– На той Олимпиаде, говорят, сборная подкармливала нашего знаменитого комментатора Николая Николаевича Озерова хот-догами. Так действительно и было?
– Все верно. В Олимпийскую деревню вход был запрещен. Там могли находиться только олимпийцы. Мы за ее пределы, если честно, очень редко выходили. Если только на какую-нибудь экскурсию. А на территории этой деревни был Олимпийский дом, где можно было послушать музыку, поиграть в настольный теннис. В общем, как-то отвлечься от соревнований. Там же бесплатно можно было взять хот-доги, горячий шоколад, воду газированную. И Николай Николаевич иногда просил нас, если будет такая возможность, принести ему хот-дог. Мы без проблем выносили ему эти хот-доги вместе с водой.

– После той Олимпиады Тарасов вас обещал отправить служить в армию. Чем вы его так прогневали?
– Наша тройка могла, конечно, сыграть и получше. У меня в игре с американцами был момент, когда я после паса Якушева не попал в ворота, а потом не сумел шайбу добить. Забей я, может, все у нас иначе сложилось бы в том матче. После окончания Олимпиады мы прибыли в нью-йоркский аэропорт, откуда уже должны были лететь домой. Тарасов подзывает нашу тройку – меня, Женьку Грошева и Виктора Якушева – к себе. «Молодые люди, – говорит он, – я на вас надеялся, а вы сыграли не лучшим образом». Правда, Якушеву он ничего особенного не высказывал. А вот Женьке заявил в своей излюбленной манере: «Евгений Николаевич, компетентные органы в Москве будут разбираться с вашей игрой». Начал, короче, запугивать. «А вы, молодой человек, – Тарасов обращается уже ко мне, – пойдете у меня в армию». Я ему: «Меня в армию в 1957 году призвали. А в этом году уже демобилизуюсь». «Как это?» – удивляется Тарасов. Отвечаю: «Я военнослужащий дивизии особого назначения имени Дзержинского. Стрелок». «Ну, я, – говорит Анатолий Владимирович, – этому полковнику Мею такое устрою!» А Мей работал в мобилизационном пункте управления и давал сведения Тарасову, каких игроков взять, когда наступит время призыва. Но он меня пропустил. Возможно, здесь роль сыграло то, что в «Динамо» тоже была своя квота по призыву.

– Каким вам запомнился Тарасов?
– Тарасов – это двуликий Янус. Да, к нему можно было в любое время подойти: «Анатолий Владимирович, пойдемте тренироваться». И он всегда шел с тобой. Но с другой стороны, Тарасов был очень жестким. И неискренним. Он мог в лицо говорить одно, а сделать совершенно другое. Армейцы, например, уже знали: если он тебя обнимает, значит, тебя из команды точно уберет. У него ведь кличка была – Троцкий. Очень коварный. Хотя не откажешь ему в умении говорить красиво. Много пафоса – «серпастый-молоткастый», «комсомольцы, вперед!», «партийная прослойка». Конечно, Анатолий Владимирович – очень понимающий в хоккее человек. Аркадий Иванович тоже не меньше Тарасова знал в хоккее, но книги ни одной не написал. А Тарасов их несколько выпустил. В том числе и для юных хоккеистов.

– А что о Чернышеве можете сказать?
– Мы же его все называли отцом родным. Помню, когда я уезжал в Свердловск вместе с «Динамо» в 1954 году, я ведь еще учился в школе. Надо было аттестат зрелости получить. Мама с собой давала мне книги. И говорила Чернышеву: «Аркадий Иванович, вы там за ним проследите». И он всегда спрашивал с меня. Проверял.

– Я слышал историю, как у Чернышева украли «Волгу», в которой находились рыболовные снасти. Так когда ее нашли, Аркадий Иванович первым делом кинулся к багажнику. Для него важнее были именно рыболовные снасти.
– Честно говоря, не слышал ничего об этом. Хотя Чернышев действительно был большим любителем рыбалки. Зато я знаю другую историю про «Волгу» Аркадия Ивановича.

– Что за история?
– Свою первую машину Аркадий Иванович приобрел после Олимпиады в 1956 году. Кто-то тогда брал «Москвич», а Чернышев взял «Победу». Но потом он ее продал. А я в то время приобрел «Волгу». У моей тещи была возможность записаться на эту машину. Так Аркадий Иванович мне сказал: «Ты – молодой парень. Зачем тебе на такой машине ездить? Давай я у тебя ее куплю, а тебе помогу купить «Москвич-407». «Хорошо», – говорю. Оформили сделку. Правда, машину он мне так и не сделал. Не получилось. Уже позже Володя Шабров, был такой футболист в «Динамо», мне дал возможность купить у него «Москвич». Потому что у Володи в семье их было два.

– Вы обиделись на Аркадия Ивановича?
– Нет. А почему я должен был обидеться? Я был молодой хоккеист, только начал играть в «Динамо». Не имел опыта вождения. А жил я на даче. В Жуковском. Ехать надо было по Рязанскому шоссе. А оно узенькое. Много машин. В том числе грузовых. Условия тяжелые. Можно было и разбиться. От греха подальше решил продать ее Аркадию Ивановичу. И потом, как я узнал, именно Чернышев уговорил Шаброва продать мне «Москвич».

– Правда, что у Сологубова была кличка «Полкаш»?
– Не «Полкаш», а «Полкач». Сокращенное от полковника. Сологубов пришел в хоккей после войны. Поздно начал играть в шайбу. Мы к нему очень уважительно относились. Сологубов был капитаном сборной. На войне получил несколько ранений. У него на левой ноге в стопе сидел осколок. И я сам видел, как он делал себе защиту, используя алюминиевые ложки. Он отламывал черпачок, обтачивал его и прямо прикладывал к косточке. Потом подшивал все это. Получался своего рода протектор. А вынуть осколок долго не могли. Потом, вроде в Бурденко, ему сделали операцию, но уже через год Сологубов из хоккея ушел.

– Как Сологубов к вам относился?
– Хорошо. Сологубов вообще к молодым очень хорошо относился. Он был справедливым. Тарасов мог принять жесткое решение, а Сологубов, к примеру, подходил к нему и говорил: «Анатолич, деньги не снимай, мы сами разберемся».

– Почему «Анатолич»?
– Он просто быстро произносил «Анатолий Владимирович», и получалось такое сокращение.

– В 1964 году вы отправились на свою вторую в жизни Олимпиаду. Но без своих партнеров по «Динамо» и по сборной – Юрия Волкова и Владимира Юрзинова. Почему?
– Так получилось, что буквально накануне отлета в Инсбрук на зарядке стало плохо Юрзинову. Оказалось – аппендицит. Его сразу положили на стол. Так наша тройка распалась. Юру Волкова не взяли. Меня же решили использовать на Олимпиаде как универсального игрока: и в защите, и в нападении. Несколько матчей на той Олимпиаде я провел в одной тройке с Борисом Майоровым и Вячеславом Старшиновым. У Женьки Майорова был привычный вывих плеча: когда ему попадали в плечо, рука сразу повисала, и он не мог дальше играть.

– Вы ведь на той Олимпиаде в одной из игр хет-трик сделали.
– Это произошло в игре со швейцарцами. На меня даже Старшинов заворчал: «Что это ты все забиваешь?» «Слав, – говорю, – так вы мне отдаете на пустые ворота, я и забиваю. Что, я должен вам обратно отдавать?» Еще на той Олимпиаде я чехам переломную шайбу забил. В общем, неплохо там получалось. Я, кстати, частенько при встрече со «спартачами» говорю: «Начинал я в ЦСКА, потом попал в «Динамо», да еще вот на Олимпиаде за «Спартак» в одном звене успел поиграть».

– В 1959 году вам дали приз «За самоотверженную игру». Часто вам доставалось?
– Частенько. Вообще, первым лауреатом этого приза был Юрий Николаевич Крылов. Он оказался одним из первых, кто освоил технический элемент – ловля шайбы на себя. Крылов ведь из нападающего переквалифицировался потом в защитника. И играл в одной паре с Давыдовым. Крылов был очень самоотверженным игроком. А я оказался вторым лауреатом приза «За самоотверженную игру». Получилось, два динамовца подряд. А потом этот приз потихонечку исчез. Не знаю, по какой причине. А травм у меня было очень много. И ребра ломали, и пальцы. Одних только сотрясений мозга – шесть. Вспоминаю случай, когда мы встречались с ЦСКА. Проигрывали в одну шайбу. Остается минута до конца матча, и Аркадий Иванович снимает вратаря. Меня выпускает шестым. С прицелом, что я буду защитником, но, если надо, должен выполнить функцию вратаря.

– Это как?
– В случае перехвата шайбы мне нужно было попытаться защитить ворота, отразив шайбу… И вот уже подходит к концу время. Мы атакуем, но вдруг армейцы перехватывают шайбу. Ее подхватывает Игорь Деконский и движется на ворота. Я откатываюсь в средней зоне. И одновременно с финальной сиреной Игорь бросает шайбу. Она попадает мне в нос. В итоге – сотрясение и тяжелый перелом. Хорошо еще, что Теплый переулок, где раньше находилось ЦИТО, располагался рядом с Лужниками.

– Это была самая тяжелая травма в карьере?
– Нет. Самый тяжелый случай произошел в 1963 году, когда мы приехали после чемпионата мира. «Динамо» встречалось с «Химиком». В Воскресенске был такой игрок – Иванов. Так вот, когда я с края стал вылезать на ворота, он мне ударил по опорной левой ноге. Я падаю, меня разворачивает, и я в лицевой борт врезаюсь затылком. Хорошо еще, что я сумел в последний момент сгруппироваться. Мог бы вообще головой воткнуться и получить компрессионный перелом основания черепа. Здесь же основной удар пришелся, так скажем, в горб. Тут же потерял сознание. Меня вынесли с поля. Положили в 67-ю клиническую больницу, которая рядом с Лужниками находится. Я там пролежал двадцать один день. Практически не приходя в сознание. В состоянии комы. Думали, что у меня перелом пятого и четвертого шейных позвонков. Мог инвалидом остаться на всю жизнь. Но, слава богу, все обошлось. Было очень сильное сотрясение мозга и ушиб позвоночника. Но ствол позвоночный оказался не задет. Уже столько времени прошло с того случая, а меня до сих пор головные боли мучают.

– Вы начинали свою карьеру в качестве нападающего, а закончили защитником. Как такое могло произойти?
– Расскажу. Это получилось, когда Юрзинов попал с аппендицитом на операцию, а я поехал универсальным игроком в Инсбрук. Дело в том, что Тарасов уже начинал продвигать свою новую идею. Так называемую систему. Что она собой представляла? Один защитник – последний. Другой – в роли полузащитника, связывает защиту и нападение. И тройка нападающих. Схема 1–1–3. У самого Тарасова было такое звено. И он Аркадию Ивановичу мозги запудрил. «Давай, – говорит, – тоже систему делай». А в «Динамо» в 1963 году взяли Юрия Парамошкина из Электростали. Он с нами ездил на чемпионат мира, но ни одной игры там так и не провел. И вот Тарасов говорит Чернышеву: «Ты взял Парамошкина? Давай переведем Петухова атакующим защитником, Давыдова – страхующим, а впереди – Парамошкин – Юрзинов – Волков. Мы попробовали эту систему, когда выезжали со сборной в ФРГ, где провели пять-шесть игр. Конечно, меня все время тянуло вперед. Естественно, были какие-то провалы, где-то я не успевал в оборону. Правда, атаке помогал, забивал, отдавал голевые передачи. Но оборонные функции при этом страдали. Потом Тарасов сделал анализ игры, который для меня оказался не самым лучшим. Анатолий Владимирович сказал: «Все, не нужна мне эта хренота. Она не подходит». Но в «Динамо» я уже переквалифицировался в защитника. Играл с Крыловым, затем с Давыдовым. А позже мне уже дали Валю Маркова, чтобы я ему передавал свой игровой опыт.

– После окончания карьеры чем занимались?
– Играл за ветеранов «Динамо». Потом перешел работать в школу. Дошел там от тренера до директора школы. У меня много выпускников. Например, Сашу, как мы его все звали, Билялетдинова я на «Золотой шайбе» увидел. Он играл в нападении. Катался плохо, коряво. Но потом позанимались с ним – и Аркадию Ивановичу Билялетдинов понравился именно катанием. Еще из моих выпускников можно назвать Лешу Фроликова, Валеру Белова, Сергея Вышедкевича, Руслана Батыршина. Или взять того же Серегу Баутина. У него напарником был Журов. Сильнее Сереги. И катание отличное. Но – разгильдяй по жизни. Баутин с Журовым, кстати, в свое время играли в Мурманске в одной тройке с Владимиром Константиновым, который сейчас к инвалидной коляске прикован. Так вот из Журова ничего не получилось. А Баутин был более собранный, более целеустремленный. И стал олимпийским чемпионом! Вот так в жизни бывает.