Андрей Николишин: Отхаркался кровью, отдал две передачи, а потом узнал, что челюсть сломана в трёх местах

В четырнадцать Николишин сменил родную Воркуту на московское «Динамо», а в двадцать с небольшим, чемпионом мира и МХЛ, махнул в НХЛ – и встретил в Канаде своего деда, эмигрировавшего туда из Украины после Первой мировой. Отработав контракт с «Хартфордом», Николишин полетел помогать сборной на чемпионате мира в Хельсинки и в первой же игре порвал кресты, здорово осложнив себе заключение нового контракта в Северной Америке. Тем не менее в НХЛ Николишин был востребован до середины нулевых, а со сборной выиграл бронзу Олимпиады-2002. Сегодня утром он привозит на тренировку младшего сына Ивана – нападающего ЦСКА и капитана юношеской сборной – помогает выгрузить из багажника клюшки и баул с формой и садится в фойе армейского ледового дворца.

- Ваша первая эмоция, когда узнали о возвращении Ковальчука?
– Я был в шоке. Для меня это дико. Не вижу в его поступке спортивной составляющей. Для чего прерывать контракт и ехать в КХЛ, когда ты ведущий игрок в клубе НХЛ, когда ты еще не выиграл Кубок Стэнли, зачем бросать команду, которая строится вокруг тебя? Кроме денег, не вижу других мотивов. Да, у «Нью-Джерси» проблемы с финансами, но они же не банкроты и никто, кроме Ковальчука, оттуда не уезжает.

- Когда вы перед локаутом-2004 возвращались из Денвера в Москву, тоже планировали остаться в России надолго?
– Нет, конечно. Я подписал контракт на год, потому что знал, что локаут будет долгим. С «Динамо» вышла щекотливая ситуация. ЦСКА сделал контрактное предложение, но я сказал Валерию Гущину, что прежде хочу переговорить с «Динамо». Он: «Я тебя понимаю – вопросов нет». Мои агенты связались с «Динамо» и услышали: «Мы еще посмотрим, нужен ли нам Николишин». Мне это было обидно и непонятно и я с чистой совестью подписал соглашение с ЦСКА.

Тем же вечером звонит Харчук, президент «Динамо», зовет на встречу. Просидели два часа. Харчук предложил те же деньги, что и в ЦСКА, плюс квартиру с машиной. Поехали к Шанцеву – у него еще Стеблин сидел на совещании. У меня с Шанцевым очень хорошие отношения – он и на свадьбе моей был. Говорит мне: «Не переживай, я с Гинером договорюсь, решу вопрос». Отвечаю: «А я-то как? Я дал людям слово» Возможно, сейчас, зная нашу действительность, я бы поступил по-другому, но на тот момент я был уверен – подписал контракт с ЦСКА, значит должен его выполнять. Шанцев меня выслушал: «Я тебя понял».

Приезжаю к Гущину, а он уже в курсе всей истории с «Динамо». Спрашивает: «Ну что, разрываем контракт?» – «Конечно, нет!». Через несколько недель Гущин меня вызвал и отвел к Гинеру. Тот предложил мне контракт еще на три сезона – по миллион долларов в год. Говорю: «Спасибо, но давайте дождемся конца чемпионата. Хочу уехать назад в НХЛ».

- Как вы тогда мимо Кубка мира проехали?
– Я был в списке неприкасаемых, но с подачи Шанцева меня оттуда благополучно выкинули. Сборную возглавил Билялетдинов – но это была не его вина, решение сверху спустили. На вопрос, почему не берете Николишина, он ответил: «Мы омолаживаем команду». Это, конечно, вранье, потому что потом в сборную взяли Коваленко, который старше меня на три года, и Петрова, который старше на два.

- А в НХЛ почему так и не вернулись?
– После локаута американские клубы стали брать молодых дешевых игроков, а среднее звено потерялось. Нужен был человек, который смог бы меня туда пропихнуть, но я ошибся, поменяв агента. Взял более звездного, а он больше занимался знаменитостями, чем мной. Старый агент звонил: «Питтсбург» тебя хочет». Я перезванивал новому, он мне: «Да-да, мы держим на контроле». Так все потихоньку и слилось.

- Как в хоккей пришли ваши сыновья?
– Живя в Америке, они чем только не занимались: плаванием, гимнастикой, футболом, лакроссом, баскетболом, хоккеем, теннисом. А, когда вернулись, Ваньку взяли в школу ЦСКА к Пашке Баулину. Старший сын тоже позанимался месяц в армейской школе, но он тогда был слабоват, а 1994 год – блатной, и Сашке было некомфортно. Перевели его в «Северную Звезду». Сейчас он в Оренбурге, второй год там играет.

- Они ведь еще и в футбольном «Динамо» занимались?
– Друг сказал: «В школе «Динамо» набор, не хочешь пацанов сводить?» – «С удовольствием». Прошли просмотр. Смотрю, Ванька покрутился там, обвел кого-то. Тренер его спрашивает: «Ты с родителями?» – «Вон отец на балконе. А что?» – «Хочу переговорить, чтоб тебя в команду взять». Ванька удивился: «Зачем? У меня в хоккее все хорошо. Я просто поиграться пришел». Тренер в шоке. Я подхожу – он ржет: «Если передумаете, будем рады вас видеть».

- Иван ездил с вами на три года в Челябинск, но вернулся в ЦСКА. Он сам так захотел?
– Так Ванька же считает себя воспитанником армейской школы. ЦСКА для него родной клуб. Баулин его первый тренер, очень много для него сделал. Он и в «Трактор»-то уезжал со слезами. Надо было видеть Ванькино лицо, когда он играл в финале за «Трактор» против ЦСКА и они проиграли.

- А оставить его в ЦСКА, когда вы уехали в «Трактор», было нереально?
– Семья есть семья. Мы не ставили задачи, чтобы дети обязательно стали спортсменами. Учеба в первую очередь. Можете у них спросить: если в школе что-то не получалось – на тренировку они не ходили. Это и правило, и рычаг управления. Для сыновей хоккей это все, любимое дело, но главное в жизни – стать человеком, а среднее образование расширяет кругозор и мировоззрение. В хоккее ведь тоже самое важное – голова и насколько целесообразно ты мыслишь. Все бегут, бросают, а думает мало кто.

- Равиль Якубов, съездив с вами в отпуск, поражался, что даже на отдыхе вы гоняете сыновей на зарядку.
– Отпуск всегда приходился на начало летних каникул. В основном ездили в Турцию. Я начинал тренироваться и брал с собой мальчишек. Старался прививать им тягу к активному отдыху. Я и сам не могу проводить отпуск по-другому. Не то чтобы они на зарядку из-под палки ходили, просто мое слово имело для них вес. Правда, чем старше они становились, тем больше развлечений появлялось – и новые знакомства в отеле, и поздние ужины, и дискотеки, и прогулки. Я ничего этого не запрещал, но они знали, что в 7:30 – 8:00 утра нужно быть на зарядке.

- Слышал, что вы в детстве занимались не только хоккеем.
– С 8 до 12 лет играл в волейбол, один год совмещал его со стрельбой и хоккеем. Волейбол тогда высоко котировался – наша воркутинская школа становилась призером России. Тренер не хотел отпускать из волейбольной секции, но мне хоккей всегда нравился – с детства по снегу с клюшкой бегал. В прошлом году первый тренер по волейболу гостил у меня в Москве с сыном, говорил: «Ты правильный выбор сделал».

- Весело игралось в хоккей в Воркуте?
– Выходили на лед 19 октября и заканчивали сезон в конце мая – и все это время занимались на улице на естественном льду. Сами заливали коробку, сами ее чистили, латали, подкрашивали. У нас в наборе было 125 человек, к декабрю осталось 25 – у кого не было характера, отсеивались.

- В чем выходили на лед?
– Щитки мне какие-то нашли, перчатки. Тренер давал на игру свой шлем. Дворец пионеров, где была секция, выдал форму только на второй год. Радовались безумно, а дальше пошло рукоделие – ушивали, подшивали, подрезали. Первые коньки мне достались от брата. У него 43-й размер, у меня 38-й. Надевал двое шерстяных носков. Из-за этого катался плохо – к тому же я поздно встал на коньки, в 12 лет. В «Динамо» поначалу пацаны смеялись: «Бежишь и коньками за лед цепляешься!» Только благодаря Виталию Георгиевичу Ерфилову научился правильно кататься.

- Правда, что в «Динамо» вас позвал лично Мальцев?
– В Пензе проходили зональные соревнования «Золотая шайба» под эгидой ЦК ВЛКСМ, а Мальцев был его представителем. Мы заняли первое место, я стал лучшим бомбардиром. Мальцев подошел к моему первому тренеру Богатыреву и пригласил меня на просмотр. Мальцев к тому моменту тренировал в «Динамо» 1973 год – Вовку Грачева, Димку Сергеева, Олега Глебова. После весенних каникул приехал на неделю в Москву, а команду принял уже Полупанов.

- Первая тренировка сохранилась в памяти?
– Так вышло, что моего возраста в Москве не было, а тренировка шла у команды на год старше: Костичкины, Султанович, Каспарайтис, Бульин, Мухометов. Я стал с ними заниматься. Ерфилов подошел: «Не переживай, вижу – хочешь горы свернуть. Не волнуйся». А я тогда и знать не знал, кто такой этот Ерфилов и что он воспитал Третьяка, Лутченко, Анисина. Выпустили меня против ЦСКА: сыграли 7:7, Вовка Грачев четыре забросил, а я – последние три. Так меня и оставили в «Динамо».

- Долго к Москве привыкали?
– В первый год было очень тяжело – все-таки в 14 лет, совсем мальчишкой, уехал из семьи. Больше ста писем домой написал. Скучал страшно. Тренер Полупанов пару раз брал к себе домой ночевать перед утренней тренировкой. Он жил недалеко, на Маяковской, у него двое сыновей, но и ко мне относился по-отцовски. Еще повезло, конечно, что в интернате на Водном стадионе собралось много приезжих ребят: Влад Бульин, Каспарайтис, Султанович, Димка Назаров, который сейчас в ЦСКА тренером работает.

- Этот тот интернат сгорел однажды?
– Да, мы были в поездке и в правом крыле общежития начался пожар – проводка-то старая. А там ведь все жили – баскетболисты, конькобежцы, лыжники. Хранили там шмотки, которые привозили из-за границы. Все это приходилось спешно выбрасывать из окон, пожарные выносили на улицу подгоревшие вещи. Потом здание подлатали и мы снова туда въехали.

- Юный Каспарайтис загремел в милицию, решив поболеть за футбольный «Жальгирис» в «Лужниках», а однажды посреди сезона сорвался с девушками в Ригу. Почему он постоянно влипает в какие-то истории?
– Дарюс – эксцентричный молодой человек. Вспыльчивый, но в игре это на пользу шло, побольше бы таких хоккеистов. Я его уважаю и люблю. Он непосредственный, откровенный, душевный пацан. У него в жизни случилось достаточно катаклизмов, о которых многие и не знают, но он остается добрым и веселым парнем. Настоящий друг. Помню, приехал Дарюс в Москву в коротких штанах (говорил, в Прибалтике мода такая) и с взъерошенной прической. Кличка у него Дурдис была.

- Почему, кстати?
– Тренер Юрий Васильевич Быстров прилепил. Дарюс на скамейке сидел, а Быстров забыл, как его зовут, и крикнул: «Слышь! Как тебя?.. Дурдис! На лед!». Дарюс поначалу плохо по-русски говорил, многих слов не понимал, но быстро схватывал. Настоящий фанатик. Литовский националист в хорошем смысле. Патриот. Гордился своей родиной, своим городом, страной. В его комнате и флаги, и шарфы литовские висели.

- Ровесник Каспарайтиса, Михаил Здановский, в начале девяностых едва не попал в тюрьму. Что там случилось?
– Не наелся на базе, поехал в «Макдональдс» на Тверскую. Ехал по Ленинградке в левом ряду, с разделительной полосы выбежал человек – там подземный переход был, а тот сверху побежал. Мишка его не заметил и протащил на капоте. Насмерть. Там еще и превышение скорости было, но официально Здановский был невиновен. Мы тогда первые примчались на Ленинградку. Дело замяли и Мишка уехал в Америку. Отыграл там, женился во Флориде и работает не то плотником, не то столяром. Рукастый парень.

- В интервью 1998 года вы рассказывали, что на первых порах в «Динамо» вам здорово помогал Михаил Татаринов.
– Когда я пришел в «Динамо», Мишка уже звездой был, но проникся ко мне, стал много подсказывать. Потом он уехал в Вашингтон, вернулся перед Олимпиадой-94. Сели поговорить на базе: «С завтрашнего дня начинаем пахать, готовиться к Олимпиаде – ты в НХЛ пробьешься и я туда вернусь». И опять пропал – проблемы с алкоголем... Непростой человек. Играл в карты, зарезал человека, сел в тюрьму. Когда вышел, названивал каждую неделю – то форму просил, то клюшки, но вот уже год не объявлялся. Талантливейший игрок – от Бога. Маленький, пухленький, но бросище у него – сильнее я не видел.

- Александр Юдин, полный тезка тафгая, до сих пор трудится грузчиком в «Шереметьево»?
– По последней информации – да. Хапа где-то в Зеленограде тусуется, ребята пытаются его подтащить в хоккей. Перспективный был защитник.

- Вам в начале девяностых тоже ведь приходилось подрабатывать?
– Году в 94-м нам вообще не платили – вот я и колымил на машине, тем более Москву уже хорошо знал. Элементарно на бензин зарабатывал. Вместе с женой беременной колесил – одному-то скучно. Я жил в Бирюлево – район не самый благополучный, но из машины ни разу не выкидывали, и нож к горлу не приставляли.

- Но когда-то же и «Динамо» вам платило?
– Была договоренность – за каждого уехавшего в НХЛ каждый игрок получал по 1000 долларов. Солидная прибавка к мизерной зарплате. Каждый год не меньше десяти человек уезжало в Америку или Европу – за счет этих трансферов и жили. Я в 1989 году попал в команду – и с тех пор игроки уезжали толпами, но селекция была очень хорошая. Юрзинов выстроил вертикаль, за всеми следил, отлично ротировал состав.

- Как в этих условиях существовал американский защитник Майк Маллер?
– Это клиент Марка Гандлера, который в «Динамо» 80 процентов команды опекал. Майк – типичный американец, теперь-то, побывав в его шкуре, я это понимаю. Компанейский, отзывчивый пацан. Везде тусил с нами – мы ж молодые были, ездили по клубам. Старался учить русский. Хоккеист он был посредственный, но силовой, жесткий, я с ним пару раз дрался на тренировках. Это нормально – мы и с Сашкой Карповцевым дрались, хотя друзьями были. Все амбициозные были, все грызлись. Петр Ильич Воробьев говорил: «Если на зарядке не поцарапались, не порвали куртки и ботинки – значит, не готовы к игре».

- А Юрзинов как с вами общался?
– Дядя Вова на язык острый, но игрокам никогда не грубил. Мог жестко и строго поговорить (я ж тоже косячил немало), но не оскорблял. Умел находить подход к игрокам, даже плел интриги, сталкивал некоторых лбами, мотивировал, злил, но все это для нашего развития, чтобы мы преодолевали психологический барьер. Заставлял игроков общаться с прессой, чтобы мы умели выражать свои мысли. В начале любого собрания спрашивал наше мнение, чтобы мы не только тупо слушали установку тренера. Заставлял мыслить и высказывать свои мысли. Мне это нравилось.

Дядя Вова – сторонник совершенствования. Где-то что-то подсмотрит, а мы у него выступали подопытными кроликами. Приводил тренеров по боксу, по шорт-треку, по баскетболу. В гандбол играли. Даже в баскетбол – по хоккейным правилам.

- Это как?
– Баскетбол с силовыми приемами. Одна команда стоит на синей линии, другая команда бросает в щит и идет подбор. Играли так на зарядке в день матча. Еще был случай с Билялетдиновым. Он только начал работать помощником Юрзинова, вывел нас на зарядку и что-то совсем загонял – очень много, помню, пробежать заставил. Юрзинов его подзывает: «Хайдарыч, зачем нужна зарядка?» – «Как зачем? Чтоб размяться». Юрзинов: «Не-е-ет, зарядка нужна, чтобы проснуться. У пацанов же сил на игру не останется после твоей разминки». Юрзинов – очень тонкий психолог.

- Историю, когда бандиты вымогали у вас деньги, до сих пор помните в деталях?
– На меня наехала Ореховая группировка, требовали денег за то, что подписал контракт в НХЛ. Засада была из ФСБ и РУБОПа – Стеблин выделил людей. Приехала группа задержания: силовики, мордовороты. Спрашивают: «А у тебя есть что-нибудь посмотреть? Бои какие-нибудь». А у меня как раз валялись кассеты с хоккейными драками. Включил им.

Пасли два дня подряд. Наконец бандиты позвонили – набили встречу. Одного сразу скрутили, а другой побежал. Забавно вышло: ему должны были перегородить дорогу машиной, но машина не завелась. Тот сумел проскочить, пришлось вылавливать его в толпе. Схватили, стали прессовать, а это оказался не он, а прапорщик ФСБ. Парень перепугался, бедный. Но в итоге сработали четко: проехали по точкам, пробили того пацана, что убежал. В Америке с таким не сталкивался, но в Москву несколько лет с опаской возвращался.

- Ваши первые трудности в Америке?
– Языка не знал. Жена сидела беременная в номере, не знали, как заказать ужин. Встретил знакомого русского скаута, вцепился в него: «Пошли закажешь пожрать – жена голодная». В ресторане встретили Пола Холмгрена, тренера «Хартфорда». Пол показал раздевалку – она находилась в молле рядом с гостиницей. До переезда в Хартфорд месяц прожили с Твердовским в Торонто – там большая русская диаспора. Познакомились с Димкой Мироновым, Колькой Борщевским. Помогали Третьяку устраивать летний лагерь. Это время меня закалило.

Помню, хорошо провел предсезонку – бамс – и локаут. Вернулся в «Динамо» на пару месяцев. Они потом стали чемпионами, но меня никак не отметили. «Динамо» вообще своеобразная организация. Хотя я их и не осуждаю. Страна разваливалась, а «Динамо» выжило.

- Как английский усваивался?
– Я его в команде учил. Сашка Годынюк старался не говорить со мной по-русски: «Учи английский!». В Америке есть традиция – обмениваться подарками на Хеллоуин, так ребята из «Хартфорда» подарили мне словарь с надписью «What the fuck». Это одно из первых моих выражений, которым я всех там доставал. В общем, английский быстренько выучил. Молодой был, амбициозный, играть хотелось.

- В «Вашингтоне» вы играли с Петером Бондрой, который, как и ваши предки, родился в Украине.
– Да, Петька с Луцка. По-русски хорошо говорит, у него даже паспорт советский был. Рассказывал, что ему предлагали играть за сборную СССР, подсылали какого-то человека. Но он по-ментальности европеец, даже уже американец. Надо его знать – предприимчивый такой. Его сын Дэвид тоже неплохой хоккеист, играет сейчас в Штатах.

Еще у бойца «Хартфорда» Келли Чейза были украинские корни, знал несколько наших слов. Однажды даже сцепились с ним на тренировке. Жена Криса Саймона изучает русский и хорошо на нем говорит. Мы с Крисом жили в одном номере, нас дважды обменивали вместе. Он индеец, чтит традиции своего племени. Каждое лето срывался на охоту и рыбалку.

- Вас с собой не брал?
– Нет, я ведь такой: только сезон закончился – собрал вещи и скорее на родину. Очень по дому скучал и старался быстрее вывезти сюда детей. Так что все лето в России проводил. Хотя и купили дом в Вашингтоне, обзавелись друзьями. Да и в Колорадо мне безумно нравилось – и климат, и архитектура города.

- С кем из игроков, не говорящих по-русски, сблизились в первые годы?
– Боец Марк Дженсен, центрфорвард, жил недалеко от меня – я у него подучился игре на вбрасываниях. С Шэнахэном часто оставались после тренировок, водились в середине поля. Брэндан жаловался: «У меня уже голова кружится – пойдем побросаем. Пять в левый угол, пять в правый». И без конца попадал. Отвечал ему: «Пойдем лучше поводимся». За Эндрю Кэсселзом интересно было наблюдать – невысокий, техничный, хитрый-хитрый.

Защитник Брэд Маккримон полезно подсказывал – он, к сожалению, погиб вместе с «Локомотивом». Брэд не только за мной, но и за юным Крисом Пронгером присматривал. Нас в команде двое молодых было – я да Крис, он даже младше меня. У меня уже был ID, а у него нет, так я ему свой одалживал. Еще Пол Коффи поразил: на тренировке отдал мне неточную передачу, подъезжает: «Извини». – «Да ладно, чего ты». – «Нет, отдавать неточную передачу – неуважение». Я потом детям это прививал – учил уважать партнеров.

- В «Чикаго» вы застали позднего Тео Флери – каким он вам запомнился?
– Своеобразный парень. Сидел на наркотиках. Зависимость у него серьезная была. Играли как-то в Коламбусе, Тео пошел в бар, напился, подрался с охранниками. Буча серьезная поднялась, но кое-как замяли.

- Ягр в «Вашингтоне» каким показался?
– Яромир – большой ребенок. Очень эмоциональный, ранимый. Ближе к концу сезона у него разладились отношения с Адамом Оутсом – стали перетягивать одеяло на себя. Но все равно Ягр – это величина. На него всегда приятно смотреть, даже когда в зале со штангой приседает. Я очень рад, что он и в России поиграл, и так удачно вернулся в НХЛ. Переживал за него в последнем плей-офф – было видно, как он жаждал побед, кучу моментов создал.

- Вы попали в «Эвеланш» в сезон, когда там собрался уникальный состав (Сакик, Форсберг, Кария, Селянне). Как же вышло, что вылетели во втором раунде?
– Вратарская позиция выпадала. Патрик Руа закончил, встал Эбишер, потом еще Томми Сало взяли. Но чувствовалось, что у команды после Руа не было уверенности в других вратарях. К тому же не смогли всех звезд использовать. Селянне провел плохой сезон, мало играл, переживал. Форсберг долго лечился.

- Правда, что тафгаи за пределами льда – сама доброта?
– Точно. И Беруби, и Саймон, и Чейз. Добродушные, хорошие ребята, пошутить любят. Миролюбивые, всегда рады помочь. Вообще американцев говнистых мало – это среди франко-канадцев такие встречаются. Что мне в НХЛ нравилось – там команда как семья. Командные вечеринки, мероприятия для детей, семейные походы в гости друг к другу. В России такого нет. У нас разве что жены игроков нафуфырятся, намалюются и приходят на хоккей. А в Америке постоянное ощущение праздника, драйва, живешь командой, отношениями с партнерами.

- Помните свое посвящение в энхаэловцы?
– Из-за локаута rookie-dinner провели без меня, я только деньги сдавал. Зато на второй год попал-таки на ужин новичков в Анахайме. Спел песню про Воркуту.

- Это что ж за песня?
– Известная. «Город мой, моя Воркута». Мы уже выпили, хорошенькие были, так что я с выражением исполнил. Поорал немножко. Генеральный менеджер сидел в соседнем зале: «М-да, думали хоккеиста взяли, а тут оперный певец объявился». В «Колорадо» тоже нормально угорали. На вечере новичков дали задание молодым принести женские трусы и лифчики – а где уж они их возьмут, это их проблемы. Коди Маккормик нашелся: привел двух симпатичных молодых девчонок и говорит: «Белье у них дорогое, они отказались снимать, но согласились провести с нами вечер». Девчонки так потом и тусовались с командой.

- Американские розыгрыши отличаются от российских?
– А в России вообще такого нет. В Америке жизнь кипит и в раздевалке, и вне ее. А у нас все как-то по группам разбредаются. Когда я приехал в ЦСКА, пытался всех объединить: водил команду на картинг, вечеринки устраивали, семьями собирались. Но я там только год отыграл – с Быковым у меня не сложилось, так что не знаю, как у них дальше пошло.

- А как в командах НХЛ определяют, над кем пора приколоться?
– Везде есть командный дурачок (в хорошем смысле), кто постоянно мажет кого-то кетчупом, заливает в обувь крем для бритья и зубную пасту на полотенца выдавливает. В «Вашингтоне» Брэндан Уитт за все это отвечал. Подшучивают обычно над теми, кто этого заслуживает, кто косячит в чем-то.

- А вы кого разыгрывали?
– Димку Христича – но это просто в честь первого апреля. Он возвращался из Нью-Хэмпшира, ехал из аэропорта. Звоню ему: «Машина сломалась, забери меня». Он мне: «Я уже проехал». – «Так пришли кого-то». А я на самом деле уже во дворце сидел. Димка прилетел на тренировку, дал денег администратору, объяснил, куда ехать. Заходит в раздевалку, а тут я: «С первым апреля».

- Христич ведь жуткий полиглот – чуть ли не японский знает?
– Да, очень умный пацан, школу экстерном заканчивал, на 2 года раньше. Постоянно какие-то головоломки разгадывал. Общительный, порядочный, настоящий друг. До сих пор с ним плотно общаемся.

- Врач «Динамо» Валерий Конов рассказывал, что вам приходилось играть с переломами носа и челюсти. Как угораздило?
– 1993 год. Выиграл вбрасывание, шайба назад пошла. Я за ней. Тормознул, а Сережка Сенин на скорости шлемом въехал мне в челюсть. Все в крови. Сел на лавку, отхаркался. Доиграл, отдал две передачи, два дня потренировался. Говорю врачу: «Евгеньич, что-то жевать больно». Поехали делать снимок: а у меня в трех местах сломана челюсть. Повыдергивали зубов, наложили шину. Тогда же и перелом носа выявили.

- Мощно.
– Еще в Америке был случай. Играли с «Рейнджерс» – у них Гретцки на поле. Скидываю под бросок Филу Хаусли и еду на пятак. Шайба отскакивает от вратаря, попадает мне в нос и залетает в ворота. Гол – а нос набекрень. Кровища. Хаусли подъезжает: «Скажи судьям, что я передачу отдал». – «Да отвали ты, у меня в глазах все плывет». Сажусь на лавку. Доктор: «О-о-о, надо вправлять». А я сам пальцами – р-раз – и поставил на место.